— А потом я хочу вернуться сюда. — Быть может, Тавернер и впрямь ей что-то такое дал, подумал он. Хотя Тавернер ничтожество. Она сама это сделала. И все-таки…
— Пойдемте, — сказал Герб, беря его под руку и направляя к лестнице.
Пока они спускались, Бакман спросил:
— Думали вы когда-нибудь увидеть меня плачущим?
— Нет, — ответил Герб. — Но это вполне объяснимо. Вы были с ней очень близки.
— Вам легко говорить, — сказал Бакман. Внезапно его охватила дикая злоба. — Будь она проклята, — прорычал он. — Я же говорил ей, что тем дело и кончится. Кое-какие ее дружки варили всякую дрянь, а ее делали подопытной морской свинкой.
— Не старайтесь слишком много работать в канцелярии, — сказал Герб, когда они миновали гостиную и выйти наружу, где были припаркованы два шустреца. — Просто сверните дела так, чтобы я смог их принять.
— Именно это я и сказал! — рявкнул Бакман. — Черт побери! Никто меня даже не слушает!
Герб молча похлопал его по спине. Двое мужчин пошли по газону к шустрецам.
Когда шустрец уже летел назад к зданию академии, сидевший за его рулем Герб сказал:
— У меня там в плаще сигареты. — Это была его первая фраза с тех пор, как они сели в шустрец.
— Спасибо, — поблагодарил Бакман. Он уже выкурил свой недельный рацион.
— Мне нужно обсудить с вами одно дело, — сказал Герб. — Хотелось бы отложить, но, к сожалению, нельзя.
— Даже до того времени, когда мы окажемся в канцелярии?
— Когда мы туда доберемся, — сказал Герб, — там могут оказаться другие высокие чины. Или просто другие люди — к примеру, из моего персонала.
— Мне нечего сказать такого, что бы…
— Послушайте, — перебил Герб. — Речь идет об Алайс. О вашем браке с ней. С вашей сестрой.
— О моем инцесте, — грубо уточнил Бакман.
— Кое-кто из маршалов может об этом знать. Алайс слишком многим рассказывала. Вы же знаете, как она к этому относилась.
— Она этим гордилась, — сказал Бакман, с трудом закуривая сигарету. Он никак не мог отделаться от того факта, что вдруг расплакался. Должно быть, я и правда ее любил, сказал он себе. А ведь порой казалось — ничего кроме страха и неприязни я к ней не испытывал. И сексуального влечения. Сколько раз, подумал Бакман мы это обсуждали, прежде чем лечь в постель. Все эти годы. — Лично я никому, кроме вас, об этом не рассказывал, — сказал он Гербу.
— Но Алайс…
— Ладно. Тогда кто-то из маршалов наверняка знает. И, если ему есть дело, министр.
— Маршалы, настроенные против вас, — сказал Герб, — которым известно про… — он замялся, — про инцест, заявят, что Алайс совершила самоубийство.
Из чувства стыда. Вы вполне можете этого ожидать. И они передадут неофициальные сведения прессе.
— Вы думаете? — спросил Бакман. Да, подумал он, вышла бы интересная история. Брак генерала полиции с его родной сестрой, осчастливленный тайным ребенком, скрытым от любопытных глаз во Флориде. Пока генерал и его сестра во Флориде, они выдают себя за мужа и жену. И мальчик, очевидно, субъект ненормального генетического наследия.
— Я хочу, чтобы вы кое-что для себя уяснили, — продолжил Герб. — Причем сделать это придется прямо сейчас, в не самое лучшее время, так как только что умерла Алайс, и…
— Коронер — наш человек, — перебил Бакман. |