— Могу о девятом января — очевидец, могу о русско-японской войне, о сущности каждой партии, — непринужденно стал перечислять Емельянов.

— Много вы можете, — не без иронии заметил Федор. — Что ж, послушаем, но придется обождать: митинговать начнем позднее.

Он сразу же забыл об Емельянове. Повернулся к женщине, которая нервно теребила концы полушалка, отводила в сторону лицо.

— Так ты говоришь, что евреи выкрали у тебя двоих малолетних детей, убили и закопали в подвале, где ты их и нашла. Так, гражданка Стетухина?

— Точно так, — закивала женщина.

— Когда же это было?

— На днях, на днях, батюшка. — Закрыла лицо руками, заголосила: — Кровинушки вы мои несчастные, за что мне, господи, такое наказание-е…

— Не вой, — оборвал ее Федор, — говори, зачем мутишь народ?

— Ой ли! — воскликнула Стетухина. — Да разве я вру! Все истинно так, как сказала. В подвале…

— Ладно, слышали, — оборвал ее Федор. — Ты что на это скажешь, Марфа?

Из-за стола поднялась Марфуша Оладейннкова. Старенькая бархатная жакетка расстегнута, платок спущен на плечи, лицо разрумянилось от волнения.

— Соседки твои, — сказала, обращаясь к женщине, — Анна Борноволокова и Катерина Вязникова в один голос заявили, что детей у тебя нет и не было.

— Объясни, зачем распускаешь эти слухи? — продолжал спрашивать Федор.

Стетухина приложила руки к груди, сказала покаянно:

— Прости, батюшка, грех попутал. Сон мне такой приснился. Будто у меня детишки малые, уж так их нежила… Пропали потом они… Рассказала одному, другому, и пошло кругом.

Федор оглядел сидящих за столом.

— Что с ней будем делать?

— Выпороть перед всем народом, вдругорядь подумает, как болтовней заниматься, — предложил Дерин.

Стетухина посмотрела на него с испугом — поверила, что так и сделают. Приготовилась завыть.

— А не научил ли кто тебя? — высказал догадку Федор. — Затем, чтобы озлить людей, на погромы толкнуть, на хулиганство. А тут войска… Ну-ка, ответь нам.

Стетухина съежилась, спрятала лицо в полушалок.

— Отвечай, если спрашивают, — поторопил Федор.

— Научили, родимый. Чтоб ему пусто было! Попузнев научил, городовой, что на базаре в будке стоит. Рубль дал и обещал заступаться…

Комитетчики заволновались, послышались возгласы:

— Выгнать из слободки Попузнева. Чтоб духу не было.

— Пусть сама перед народом повинится.

— Вот так, — тоном приказа сказал Федор, выслушав мнение членов комитета. — Сейчас соберутся рабочие, все им и расскажешь. Без утайки!

— Расскажу, батюшка, все расскажу, — затараторила женщина, обрадованная тем, что хоть больше никакого наказания не предвидится.

Она ушла, комитетчики полезли в карманы за табаком. Им предстояло разобрать еще несколько неотложных дел. Пока решили отдохнуть.

Емельянов прислушивался к их разговору с любопытством! Воспользовавшись перерывом, сообщил Федору:

— Селиверстов просил кланяться…

— Да? — Федор улыбнулся, глаза заблестели. — Где он сейчас?

— Я два дня как из Москвы. Там и встречались.

— Придется увидеть — передавай ему и от нас. Может, приедет когда, так будем рады. С Миронычем у нас плохо…

— Он не успел договорить — на сцену ворвалась злая, встрепанная Марья Паутова.