Узнав, что я работаю в юридической фирме, он попросил меня поучаствовать в грозившей ему судебной тяжбе. Мы выиграли дело, и несколько месяцев спустя Доминик назначил меня своим душеприказчиком. К тому времени его матушка уже умерла, других близких родственников у него не осталось. Если не считать небольших посмертных подарков, в завещании его собственность была поделена между одним римско-католическим благотворительным учреждением и фондом поддержки нуждающихся писателей.

Я был уверен, что Доминик обязательно женится и завещание будет изменено. Он был привлекательным мужчиной, окруженным атмосферой загадочности, которая так притягательна для женщин. Мне было известно о нескольких любовных связях Доминика, но он так и не женился. Его любовницы (с одной из которых я был хорошо знаком) были красивыми энергичными светскими дамами, так и не сумевшими тем не менее заманить возлюбленного к алтарю.

Я никогда не был близким другом Доминика. Один из наших общих приятелей назвал Эйра человеком, преследуемым призраками. Признаюсь, я никогда не замечал подобного – если не считать героев книги, преследующих каждого писателя во время творческого процесса. Однажды я спросил его, что привело его в Католическую церковь. Он ответил что-то о священнике, с которым он встретился перед войной и которого очень уважал. Как он согласовывал свои любовные интрижки с требованиями религии, ведомо лишь ему самому и его исповеднику. Однако во время наших доверительных бесед он ни разу не проговорился о своей поездке в Ирландию в 1939 году.

Все это подводит меня ко второй проблеме. Впервые прочитав рукопись, я, естественно, провел расследование в Западной Ирландии. Я не нашел там маленького городка под названием Шарлоттестаун – как большинство профессиональных писателей, Доминик опасался обвинений в клевете. Но в той местности, которая описана в романе (в ней узнается северо-запад графства Клэр, хотя Доминик изменил большинство географических названий), не обнаруживается никаких очевидных доказательств существования изображенных в книги людей. Мистер Эйр наверняка не упоминал имен реальных людей, да и в любом случае такой шокирующий скандал, в котором замешан приходской священник, непременно был бы замят властями. Но в газетах того времени мы не находим сенсационных статей о жестоком убийстве или о политическом процессе с участием жителей графства Клэр.

Так, значит, Доминик все это выдумал? Мне трудно смириться с этой мыслью по нескольким причинам. Почему на закате своей жизни Доминик написал романтическую мелодраму, столь противоречащую стилю его предыдущих книг, если за этим поступком не крылось какого-то личного мотива? И как объяснить глубину не отшлифованных искусством переживаний, переполняющих книгу? Во время чтения рукописи эти чувства заставили меня поверить, что нечто подобное вполне могло случиться с моим другом.

Я не претендую на понимание загадок литературного творчества. Я помню, как Доминик однажды доказывал мне, что не существует полностью выдуманного персонажа: каждый литературный образ либо вырастает из семени реального человека, когда-то встреченного автором пускай лишь на несколько минут, либо воплощает одного из странных двойников, что таятся в глубине души писателя.

– Мы все переполнены нерожденными детьми, – говаривал он, – возможными «я», так и не появившимися на свет.

«Итак, вполне возможно, – рассуждал я, – что, хотя события в книге вымышлены, они намекают на некий конфликт, некую душевную драму, пережитую Домиником в возрасте тридцати лет. Любовная интрига с женщиной, названной в романе Гарриет Лисон, могла развиваться в другой части Ирландии, и в Англии, и даже за границей. Писатель, возможно, хотел отделить себя от этих событий как пространством, так и временем. Но какова бы ни была эта драма, он никогда не обмолвился о ней ни словом».

Я было вознамерился оставить роман в таком виде – легкомысленная фантазия, вызванная к жизни давно забытыми событиями, – если бы не две случайности.