Это замечание больнее всего задело Тамару. Она незаметно отодвинула занавес – кто это так уничтожил ее?

Мимо медленно проходил пожилой человек, с бородой, с нависшими по-стариковски бровями. Тамара узнала его, это был пастух Трофим Иванович. Трофим Иванович пригладил ладонью черные с сединой волосы и, надев кепку, пошел вместе с народом из зала… Напрасно отец уверял Тамару, что ничего страшного не случилось, что Тамара может снова выступить, только хорошенько подготовившись.

– Помнишь в шестом классе свою выставку? – сказал он. – Ведь тогда то же самое случилось. Как же ты могла поступить опять точно так же? Неужели ты могла подумать, что у нас здесь такой народ, что примет любую чепуху и не заметит ничего? Эх, ты! Вот они, наши телятницы да трактористы, оказывается, далеко тебе до них!

Тут отец спохватился, что он уже не успокаивает ее, а упрекает, и снова начал уверять, что все можно поправить, только потрудиться над этим нужно.

Но для Тамары уже все было кончено.

Тамара провела рукой по лбу, стараясь отогнать это воспоминание. Обида, негодование снова охватили ее сердце. Она с упреком взглянула на Зину.

– Неужели ты думаешь, что мне только и места, что в совхозе! Неужели я уж такая никудышная!

Зине становилось тяжело слушать эти непонятные злые жалобы.

– А разве в совхозе живут никудышные? – холодно сказала она. – Разве там люди не такие, как везде? И разве отец твой никудышный, если он там живет?

– Ты не хочешь понять, как мне тяжело… – В голосе Тамары послышались слезы. – Ты… ты не можешь найти для меня доброго слова.

– Я не хотела тебя обидеть, – возразила Зина, смягчаясь, – только я привыкла уважать рабочих людей – и тех, кто в городе, и тех, кто в деревне. Я никогда не забываю, что ем хлеб, который эти люди вырастили. Так меня мама учила, так и отец учит, так и комсомол учит. Вот я и не пойму тебя никак, я не пойму, за что ты так сердишься на них, и на их работу, и вообще на всё. Ну не понравилось в совхозе – живи в Москве. Только почему же так свысока ты говоришь о совхозе? Совхоз тебя недостоин, что ли?

– «Живи в Москве»… – Тамара будто не слышала последних слов. – Да, конечно. Буду жить в Москве.

Лицо ее опять стало хмурым, в больших почерневших глазах зажглись недобрые огоньки.

– И если отец нас бросит – пускай. Мама сказала, что потребует квартиру, и чтобы деньги давал, и чтобы мы каждый год на курорт ездили. Вот и пускай повертится.

– Тамара! – Зина возмущенно прервала ее. – Кто «пускай повертится»? Это ты о своем отце так говоришь?!

– Ну и говорю! – Тамара вызывающе посмотрела на нее. – А если бы твой отец привел тебе другую мать – как бы ты о нем говорила?

Зина побледнела.

– Мой отец?..

– Да. Твой отец.

– Ну что ж… Если бы он захотел жениться… Я как-то не думала об этом. Я знаю только одно, что никогда, никогда не обидела бы нашего отца. Никогда! Если бы он женился… ну что ж, значит, ему так было бы лучше. А я только и хочу, чтобы ему было лучше.

– Ах, ему? А тебе?

– А если лучше ему, то лучше и мне. Разве я не хочу, чтобы мой папа был счастлив? И разве наш папа не хочет, чтобы мы все были счастливы? Разве он сделает что-нибудь для себя, а о нас не подумает? Никогда, никогда он так не сделает! И я никогда не обижу нашего папочку, а если его кто-нибудь обидит, так я тому человеку буду навеки врагом!

Тамара устало вздохнула:

– Что говорить с тобой? Ты всегда была чудная.