– И… Артемий тоже?

– А то как же! Как взялись, как взялись, подгребаем, охапки таскаем – запалились прямо! А сена набилось всюду – и в волосы, и за шиворот, колется, кусается! А туча все ниже, все ближе… Ох, и не помню даже, как мы это сено убрали. И потом бежали под дождем, мокрые до нитки! Ну зато дождик с нас всю пылищу смыл!

– А… что Артемий?

– Ну и он бежал! Всех перегнал. Он же длинноногий! А у самой деревни как шлепнется! Мы чуть со смеху не умерли. На глине поскользнулся. Разозлился сначала. А потом – мы смеемся, ну и он начал смеяться. Он хороший, очень хороший!

Зина ласковыми глазами глядела на Фатьму. Как она загорела, какой земляничный румянец у нее на смуглых щеках, как ярко блестят ее черные, чуть раскосые глаза!

– А потом уж и накормили нас – ух ты! Мы, наверное, молока целое ведро выпили. Гришка ел-ел! А потом в школу натаскали сена – классы-то пустые – и спали на сене. Ух и спали же! Дождик в окна стучит, а мы спим себе, уж очень устали. А наутро…

– Так я и знала!

Калитка распахнулась, влетела Сима Агатова, загорелая, похудевшая, белозубая.

– Я так и знала, что Зина здесь! Захожу к Зинке – никого! Думаю, у Фатьмы. Ну так и есть! Ну как ты здесь поживала без нас?

Симу, несколько чопорную, строгую и неулыбчивую, нельзя было узнать. Словно растаял внутренний ледок, который раньше сковывал ее.

– Ну как жалко, как жалко, что ты не пошла с нами, Зина!

– Я не могла, – напомнила Зина.

– Ну тогда очень жалко, что ты не могла. Смотри, какая ты бледная и не загорела нисколько!

– Ничего. Когда-нибудь загорю.

– Если бы ты искупалась, а потом полежала бы на песке… – начала Фатьма.

Сима подхватила:

– Ой, как мы купались в Днепре! В самом Днепре, подумай! А потом лежали на песочке…

Грубоватый, ломкий голос вдруг вмешался в разговор:

– Ага! Вы только и знали, что на песочке лежать, а мы…

– Васька! Откуда ты взялся?

– Зина, смотри на кого он похож!..

Вася Горшков вышел из-за угла дома: он не пошел в дальний путь – в калитку, а перелез прямо через забор. На щеке у него краснел шрам от еще не зажившей большой царапины.

– Где ты так разукрасился, Васька? – засмеялась Зина, всплеснув руками. – Дрался с мельницами, что ли?

– Ну он же у нас строитель! – важно сообщила Сима. – Телятник строить помогал! Крышу крыть полез, да сорвался и вот… Красавчик!

– А ты чего дома не сидишь? – накинулся он на Зину. – Я тебе орехов принес. И ребятам вашим. Прихожу, а она бегает где-то…

– И ты был у меня?

– Не веришь – ступай погляди. Целую наволочку орехов приволок!

Зина чувствовала, как радость согревает ее. Чувствовала, что щеки ее розовеют и к глазам подступают слезы. Она поморгала своими темными ресницами, чтобы ребята не заметили, что она готова заплакать, – так она была признательна за их внимание, за их теплоту к ней, за их дружбу.