В награду за это он дал затравить ее на смерть, не сделав ни малейшего усилия, чтобы спасти ее. В продолжение двадцати трех лет он оставался равнодушен к ее памяти, к тому, что ее доброе имя очернено попами за подвиги, совершенные ради спасения его и его престола; к тому, что Франция мучается стыдом и жаждет восстановить честь своей Освободительницы. Все это время он оставался равнодушен. Потом в нем свершилась внезапная перемена, и он сам потребовал правосудия для бедной Жанны. Почему? Быть может, он наконец проникся благодарностью? Или его черствое сердце ощутило угрызения совести? Нет, тут была более веская причина — более веская для подобного человека. Теперь, когда англичане были изгнаны окончательно, они стали поговаривать, что король получил свою корону из рук женщины, которую Церковь уличила в сношениях с дьяволом и сожгла как колдунью. А чего стоит такой король? Ясно, что немногого, и что его напрасно терпят на престоле.
Пора было что-то предпринять, и король это сделал. Вот отчего Карл VII внезапно загорелся желанием посмертно восстановить добрую славу своей благодетельницы.
Он воззвал к папе, и папа назначил авторитетную комиссию из духовных лиц для расследования всей истории Жанны и вынесения окончательного приговора. Комиссия заседала в Париже, Домреми, Руане, Орлеане и некоторых других местах и работала несколько месяцев. Она изучила протоколы суда над Жанной, выслушала свидетельские показания Дюнуа, герцога Алансонского, д'Олона, Паскереля, Курселя, Изамбара де Ла Пьера, Маншона, мои и многих других, чьи имена знакомы вам из моего рассказа; она допросила также более сотни свидетелей, которые, вероятно, менее знакомы вам: это друзья Жанны в Домреми, Вокулёре, Орлеане и других местах, а также судьи и иные очевидцы руанских процессов, отречения и мученической кончины Жанны. Это тщательное расследование не обнаружило ни единого пятна на имени Жанны и на ее делах, — так записано в решении комиссии, и так оно останется в веках.
Я часто присутствовал при работах комиссии и при этом встретился со многими, кого не видел четверть столетия; в том числе с теми, кого я горячо любил: с моими прежними командирами, с Катрин Буше (увы, она была замужем!); но были среди них и другие, всколыхнувшие во мне много горьких чувств: Бопэр, Курсель и их братья во диаволе. Встретился я и с Ометтой, и с Маленькой Менжеттой — обеим было уже под пятьдесят, и у них было множество детей. Встретился также с отцом Ноэля, с родителями Паладина и Подсолнуха.
Радостно было слышать, как герцог Алансонский хвалил выдающиеся военные способности Жанны и как Дюнуа красноречиво подтверждал его свидетельства и рассказывал, как добра была Жанна, сколько в ней было отваги, огня и пылкости, сколько шаловливой веселости, нежности, милосердия и всего чистого, прекрасного, благородного и пленительного. Слушая его, я видел ее перед собой, как живую, и сердце мое обливалось кровью.
На этом я закончу свою повесть о Жанне д'Арк, этом диковинном ребенке, этой благородной душе, этой личности, которая в одном не имеет и не будет иметь себе равных: в чистоте стремлений, в полном отсутствии своекорыстия и личного честолюбия. В ней вам не найти и следов этих побуждений, как бы вы ни искали; а этого не скажешь о других лицах, чьи имена мы находим в истории, — если не говорить об истории священной.
У Жанны д'Арк любовь к родине была больше чем чувством — она была страстью. Жанна воплотила Дух Патриотизма, стала его олицетворением, его живым, видимым и осязаемым образом.
Любовь, Милосердие, Доблесть, Война, Мир, Поэзия, Музыка — для всего этого можно найти множество символов, все это можно представить в образах любого пола и возраста. Но хрупкая, стройная девушка в расцвете первой юности, с венцом мученицы на челе, с мечом в руке, которым она разрубила узы своей родины, — разве не останется она, именно она, символом ПАТРИОТИЗМА до |