— Мама Лу, — тихо, но твердо произнесла Катерина, — ты уверена, что мне надо назад, а не вперед?

— Я не знаю, Кэт, — непривычно робким голосом ответила богиня безумия, мгновенно оказавшись рядом.

И тут Катя поняла самое страшное: боги тоже не знают!

Глава 10

Победившие ангела

Демон гнилья заплакал. Это всегда неожиданно, когда мужчина начинает плакать.

Молодые люди, давно вышедшие из тинейджерского возраста, плачут, как подростки, тонко хныча и кривя рот. Взрослые мужчины рыдают, как маленькие дети, трясясь всем телом, растирая кулаками глаза и повторяя, будто заедающая пластинка, одну и ту же фразу. Вот и Сабнак твердил:

— Дети там остались! Дети там остались! Дети там остались! — и дрожал при этом, словно осиновый лист. Почему осиновый? — вдруг подумала Катя. Неужели другие листья дрожат слабее? — и только потом обнаружила, что изо всех сил обнимает демона. А богиня безумия обнимает их обоих и напевает колыбельно, тягуче: «Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдо-о-охнуть, мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-охнуть, най-на-на-на…» Мотив показался Катерине знакомым. А слова показались отвратительными, как всякая несвоевременная правда.

Песня висела в воздухе, точно плотное, почти осязаемое облако ленивой обреченности. Так поют галерные рабы… наверное. Кате не хотелось вспоминать Кэт, чтобы узнать у нее, как именно поют рабы и на что похожа их жизнь в грязи, голоде и безысходности. Ад подступил слишком близко, чтобы думать о нем отвлеченно. И все-таки песня успокоила Сабнака: он прерывисто вздохнул, словно наплакавшийся ребенок, и улегся на землю, уже не такую холодную, покрытую первой травой. Трава выросла прямо на глазах — посреди серого, будто застиранная простыня, московского снега появилась проталина, а на ней — ярко-зеленый кривоватый овал, похожий на столик в казино.

Так они и сидели на берегу микрокосма зла: Сабнак спал, Апрель пела, Катя разговаривала сама с собой, а ее сын лежал, свернувшись кольцом, точно уроборос, и отгораживал всех троих от бесприютного зимнего мира. Внутри его шипастого тела, нагревшегося, словно гигантская батарея, было почти уютно. Надо бы отнести демона домой, вяло ворочались мысли. К нему домой, через дорогу, быстрее. Хотя… у него же в квартире жуткая антисанитария. Там Сабнак подхватит гангрену, будь он хоть трижды демон. Или здесь нет никакой гангрены, да и микробов никаких нет? Какие микробы в подсознании?

Как глупо, что я не знаю ни единого закона здешней действительности, подумала Катерина. Я даже не знаю, моя ли она, эта действительность, или она наша общая, коллективная, как бессознательное. Что здесь соответствует доброй старой вселенной — животный мир? законы физики? ход истории? Что я могу прихватить сюда из накопленного багажа правил и привычек? Все было как в самом унылом из Катиных кошмаров: вдруг обнаруживаешь себя на экзамене, а названия предмета вспомнить не можешь. И тебя затягивает трясина ужаса и стыда, несоразмерная грозящей опасности.

— О каких детях он говорил, мам? — шепотом, способным разбудить мертвого, спросил Витька.

— Наверное, о молодых духах, — пожала плечами Катя. — Насмотрелся ужасов, небось, в нганга…

— Мы должны им помочь! — заявил Виктор, ухитрившись голосом поставить в предложении и вопросительный знак, и восклицательный. Похоже, предоставил окончательный выбор матери. А мать и сама мечтала предоставить выбор кому-нибудь другому. Апрель в ипостаси Мамы Лу уже расписалась в собственном незнании, к кому обратимся теперь? К Сабнаку, который спасся из нганга лишь благодаря необъяснимому вскипанию этого горшка со злом? Кстати, а почему тот закипел?

— Потому, что в него попали твои слезы, — мрачно проворчал кто-то мелкий и темный, протискиваясь мимо Витькиной морды в крохотное пространство внутри шипастого кольца, — и кровь.