Изменить размер шрифта - +
И стала ждать, улыбаясь мечтательно и отрешенно. Хозяйка перехода из этого мира в мир иной никуда не спешила.

Да и покойница Саграда, если вдуматься, тоже. Священная Шлюха стояла на пороге, где сбрасываются все маски, где беспристрастный судья, не делающий скидок никому, вглядывался в нее, во всю, как она есть. Вечность умеет смотреть так, что опытные в страхе становятся детьми, а юные преисполняются нежданной мудростью. В отличие от времени, которое только и умеет, что уравнивать всех, дробя и перемалывая в единой бетономешалке лет, дней, минут и секунд.

Последнее, самое опасное Катино желание исполнялось прямо сейчас: летопись каждой отдельной жизни вливалась в историю рода Пута Саграда.

Отчего-то представилась Катерине ее подросшая — и когда только успела? — дочь, хитрая дьяволица, избалованная всеми: богами, демонами, людьми. Легко притворяющаяся покорной, красиво склоняющая рыжеволосую голову и наблюдающая из-под ресниц за добычей, что мнит себя охотником. Так выглядит искушение: обманчивая добродетель, соблазн, которого не замечаешь, капкан под ворохом сладко пахнущих цветов. Пута дель Дьябло.

Предыдущей — и следующей в цепи была она, Катя. Скрывающая нежность, и слабость, и жертвенность свою. Лгущая, чтобы жить как все. Прядущая, чтобы не браться за ножницы. И все-таки делающая то же, что и Шлюха Дьявола — играющая в людей, точно в куклы, но с верой в то, что игрушки ее — настоящие и с ними надо бережно. Так же бережно, как Люцифер: не открывая правды, но и не закрывая дверей. Пусть Пута дель Дьябло вытаскивает кроликов из клеток и гладит не по-девичьи сильными ладонями перед тем как пустить на фрикасе.

Чай остыл, покрылся пленкой и Катерина отставила чашку.

— А что с ними со всеми сталось? — вопрос прозвучал как-то по-детски, беспомощно и требовательно. — Мурмур и Абигаэль — они… они выжили? Или их не было никогда, а мне все приснилось?

— Ты не спала. — Люцифер улыбается, всегда улыбается — ну не плакать же ему? Слезами геенну не потушишь.

— Значит, я и Кэт действительно нарожали тебе дочерей? Вам. Тебе и Велиару.

Тайгерм смотрит виновато: прости, что обрюхатил. Прости, что влюбил в себя. Прости, что заставил почувствовать себя любимой, желанной, живой. Прости, что это продлилось совсем недолго. Мы, дьяволы, ничего не можем удержать и ни от чего не можем удержаться, такова уж наша природа.

— Будешь потакать мне и дальше? — Обиду в голосе не скрыть. Странно сердиться на того, кто воплощает в жизнь любую твою прихоть, даже самую опасную. Воплощает, не объясняя: хочешь быть молодой — страдай. Хочешь увидеть вечность — умри. Хочешь вернуться из заповедника богов в мир смертных — теряй. Плати. Плати, плати, плати. Собой и всеми, кто дорог.

Может, не стоит смотреть вечности в лицо? Чем лететь прямо в паутину, в огонь, в круговерть целей и средств — не посмеяться ли от души, вспоминая рай и ад, представшие словно наяву, посмеяться — и поверить, что то был всего лишь сон. Всё сон: соитие, зачатие, беременность, рождение. Неувиденная вечность. Недостижимая любовь. Непрожитая жизнь. Легче ужиться с мыслью: ты видела сон, ярче которого не было у тебя в жизни переживаний, чем осознать: ты держала в руках зерцало своей судьбы. Держала — и не удержала.

Дочь. Денница-младшая. Она. Была. Была всегда.

Владыка ада не солгал, сказав, что не делал женщинам ДЕТЕЙ. Не детей. Ребенка. Одного-единственного ребенка — Мурмур, ледяного и бешеного андрогина, прекрасного и отвратительного в своей неутолимой жажде, сделал сатана когда-то. С кем? Из чьего тела — смертного ли, демонского ли, ангельского ли — вышло это существо, ужаснее, чем все шеддим вместе взятые? Неважно, давно уже неважно. Главное — оно пришло и встало на пороге мира, словно сама Хошех вздумала принести миру свои дары — много, много вкуснейшей, манящей пищи для умов и душ.

Быстрый переход