Поев, он спросил ее, что она знает о вторжении.

Калатол села к нему на кровать. Она, казалось, была готова продолжать заниматься с ним любовью, начиная с того места, где они кончили несколько лет назад, но Кикаха охладил ее. Ситуация сейчас была чересчур чреватой гибелью, чтобы думать о любви.

Калатол, бывшая женщиной практичной, какие бы у неё ни имелись иные изъяны, согласилась. Она встала и надела юбку из зеленых, черных и белых перьев и розовый плащ из хлопчатника. Затем она прополоскала рот вином, растворенным в десятикратном количестве воды, и бросила на язык бисеринку крепких благовоний, а потом снова уселась рядом с ним и начала рассказывать.

Даже несмотря на то, что Калатол была подключена к тайным информационным каналам уголовного мира, она не могла сообщить ему того, что он хотел знать.

Захватчики появились словно из ниоткуда, выйдя из задней комнаты в большом храме Оллимамла. Они хлынули наружу, ворвались во дворец и, сокрушив телохранителей, а затем и гарнизон, захватили императора и всю его семью.

Взятие Таланака было спланировано хорошо и исполнено почти безупречно. Покуда второй предводитель, фон Свиндебарк, удерживал дворец и начал реорганизовывать в помощь фон Турбату таланакскую полицию и вооруженные силы, последний повел все увеличивавшихся в численности завоевателей из дворца в сам город.

– Все были парализованы, – рассказывала Калатол. – И это случилось настолько неожиданно… Эти белые люди в доспехах, хлынувшие из храма Оллимамла… словно сам Оллимамл послал их, и это усилило паралич. Вставшие на пути граждане и полиция были изрублены, а остальное население либо бежало в здания, либо, когда слух дошел до самых нижних уровней, пыталось скрыться по мостам за реку. Но мосты перекрыли.

– Странно это, – сказала Калатол.

Она поколебалась, а затем с силой продолжила:

– Странно то, что это все сделано, кажется, не из‑за желания завоевать Таланак. Нет, захват города был, как ты это называешь, побочным продуктом. Захватчики решили, кажется, взять город только потому, что считают его прудом, где водится очень желанная рыба.

– В смысле – я, – уточнил Кикаха. Калатол кивнула.

– Я не знаю, почему эти люди так сильно хотят заполучить тебя. А ты?

– Я тоже не знаю, – ответил Кикаха. – Могу предположить, но не стану. Мои догадки только собьют тебя с толку, да и излагать их долго. Для меня первое дело выбраться из города и смыться. И вот тут‑то, моя любовь, и вступаешь в игру ты.

– Теперь‑то ты любишь меня.

– Если бы было время… – ответил он.

– Я могу спрятать тебя там, где у нас будет сколько угодно времени, – заявила она. – Конечно, там есть и другие…

Кикаха гадал, не скрывает ли она чего‑то. Он находился не в таком положении, чтобы вести себя с ней грубо, но повел себя грубо, схватил её за запястье и крепко сжал его. Она поморщилась от боли и попыталась вырвать руку.

– Какие другие?

– Перестань делать мне больно, и я тебе скажу, быть может, тебе скажу. Поцелуй меня, и я наверняка скажу тебе.

Дело стоило того, что потратить несколько секунд, и потому он поцеловал ее. Благовония из её рта наполнили ему ноздри и, казалось, просочились до кончиков пальцев его ног. Он почувствовал головокружение и начал гадать, не заслуживает ли она награды после всего этого времени разлуки.

Тут он засмеялся и мягко высвободился.

– Ты и впрямь самая прекрасная из всех, кого я когда‑либо видел, а я видел тысячу раз тысячу, – сказал он.