Она, казалось, удивилась.

– А ты – жрец?

Кикаха был вынужден признать, что Вольф, бесспорно, превосходно создал её. Великолепное тело, кожа такая же белая и без единого изъяна, как он её помнил, такие же длинные черные волосы, прямые и сверкающие. Черты лица не были, конечно, совершенно правильными, имелась легкая асимметрия, в результате чего получилась такая красота, которая при иных обстоятельствах заставила бы его страстно желать ее.

Она была одета в светло‑зеленый халат, по виду шелковый, и сандалии, почти так, словно приготовилась лечь в постель, когда ей помешали. Подарга спуталась с этими Господами?

И тут ответ постучал мысленно по плечу. Конечно же, она находилась во дворце Вольфа, когда туда вторглись. Но что случилось потом?

– Где Вольф? – спросил он.

– Кто, леблаббий? – отозвалась она.

– Его, бывало, звали Джадавин, – процедил он сквозь зубы.

Она пожала плечами.

– Его там не было, или, если был, то его убили Черные Колокольники.

Кикаха пришел в еще большеё замешательство.

– Черные Колокольники?

Вольф однажды рассказывал о них, но недолго, потому что их разговор прервала поднявшая другую тему Хрй‑сенда. Позже, когда Кикаха помог Вольфу отбить свой дворец у Вернакса, он собирался спросить Вольфа о Черных Колокольниках, да так никогда и не собрался.

Один из тишкетмоаков резко обратился к Калатол. Кикаха понял его.

Ей требовалось сказать Кикахе, чтобы он поговорил с этими людьми.

Тишкетмоаки этой речи не понимали.

Отвечая на его вопросы, светлокожая женщина пояснила:

– Я – Анана, сестра Джадавина. Этот худощавый – Нимстоул, прозванный Господами Петельником, а этот другой – толстый Джудубра.

Теперь Кикаха понял. Анана, прозванная Ослепительной, являлась одной из сестер Вольфа. И он использовал её лицо в качестве образца, когда создавал в биолаборатории лицо Подарги. Скорее всего, черты её лица он взял по памяти, поскольку он не видел свою сестру Анану свыше тысячи лет. А это означало, что к настоящему времени он не видел её свыше четырех тысяч лет.

Теперь Кикаха вспомнил, что Вольф говорил, будто Черные Колокольники применялись когда‑то частично в качестве хранилищ памяти. Господы, зная, что даже сложный человеческий мозг не мог вместить тысячи лет знаний, экспериментировали с переводом памяти.

Теоретически её можно было, когда надо, переправить обратно в человеческий мозг или вывести на обозрение иным способом.

Послышался стук. Распахнулась круглая дверь в стене на другом конце и вошел еще один человек. Он жестом подозвал других, те собрались вокруг него и зашептались.

Наконец Калатол покинула группу и заговорила с Кикахой.

– Награду утроили, – прошептала она. – Кроме того, этот розоволикий король фон Турбат провозгласил, что как только тебя поймают, он уберется из города, и все станет, как и прежде.

– Если бы ты намеревалась выдать нас, то не стала бы мне этого рассказывать, – отозвался он.

Но вполне возможно, что она применяла сверххитрость, пытаясь заставить его расслабиться перед тем, как они нанесут удар. Восемь против одного. Он не знал, что могут сделать Господы, так что не следует рассчитывать на них. При нем все еще оставались два его ножа, но в такой маленькой комнате… а, ладно, когда придет время – увидим.

– Фон Турбат также сказал, – добавила она, – что если тебя в 24 часа не доставят к нему, он убьет императора и его семью, а потом всех жителей этого города. Он сказал это, находясь наедине со своими офицерами, но один раб подслушал его. И теперь весь город знает об этом.

– Если фон Турбат говорил по‑немецки, как же мог понять его раб? – недоуменно спросил Кикаха.