Внизу раздался звон разбитого стекла, усадьба украсилась вспышками ответных выстрелов. Что и говорить, его гвардия состояла из отъявленных мерзавцев, но ни трусов, ни лопоухих щенков-неумех среди них не было. Конечно, таким огнем невесть куда в непроглядную тьму вряд ли нанесешь большой ущерб, однако же наверняка отобьешь у непрошеных гостей желание ломиться в атаку очертя голову. Надо оценить, очень быстро оценить обстановку. Сколько бойцов у него сейчас под рукой? Чуть больше трех десятков, тех, кто стоял в карауле, можно уже не считать. Будь они живы, непременно бы дали о себе знать криками, выстрелами, хотя бы стонами. Значит, мертвы. Как уж это удалось подкрасться незаметно – вопрос иной, сейчас не до него.

«Что делать, сражаться, обороняя усадьбу, или же пытаться вырваться из западни? Или же, – в голове мелькнула недобрая мыслишка, – оставить гвардию вести перестрелку с неведомым врагом, а самому с парой самых верных и испытанных соратников попытаться скрыться под покровом ночи? Возможно и такое. Но бежать – значит потерять все, что удалось взять в этой проклятой стране. – От этой мысли лицо его скривилось, будто невзначай вместо русской водки он хлебнул уксус. – Так что же, удерживать дом? Идея не самая лучшая, слишком много окон. Кроме того, надо еще защищать черный ход и задний двор со службами, там легко разместить бойцов. Попробуй только нос высунуть! А вот сунуться оттуда могут». Сквозь заградительный огонь вряд ли кто-то рискнет ломиться в штыковую с «ура!». Но если неизвестный стрелок или, того хуже, стрелки так ловко расправились с едва освещенной вахтой у крыльца, ориентируясь на вспышки выстрелов, без особого труда перебьют его головорезов одного за другим, не утруждая себя бессмысленным штурмом?

Проклятье, все чертовски плохо! Однако другого мира за окнами нет, действовать нужно в этом. Сейчас нужно выиграть хоть немного времени, постараться выяснить, каковы силы врага и его намерения. Кто знает, быть может, ночные гости – всего лишь такая же шайка мародеров, а то и вовсе сбившиеся в разбойничью шайку крестьяне. Прежде ему уже доводилось встречать таких. В таком случае вполне может быть, что засевший в каменном особняке пусть небольшой, но все же войсковой отряд окажется не по зубам. Тогда главное выдержать первый натиск, показать себя, продемонстрировать, что ни бежать, ни сдаваться мы не собираемся. Если все получится, то можно попробовать договориться. Конечно, придется идти на уступки, раз уж угодили в западню, но лучше так, чем тут подохнуть. Быть может, – Черный Маркиз усмехнулся, – начать переговоры, убедить в готовности принять любые условия, изобразить страх и ударить быстро и неотвратимо, как гром небесный?

Он вспомнил лихие атаки расфуфыренного, как павлин, Мюрата. В вызолоченном бархатном мундире с развевающимся плюмажем страусовых перьев над польской конфедераткой, с тигриной шкурой под седлом вместо уставного потника, он выглядел пародией на воина. Однако же не тогда, когда впереди обожающих его воинов мчал в самую гущу боя, не замечая опасности и насмехаясь и над самой смертью.

Нет, он, конечно, не Мюрат, подставлять голову под пули смысла не имеет, однако же внезапная стремительная атака вполне может принести успех. Значит, нужны переговоры, нужно улыбаться, пряча в рукаве кинжал. Пусть так, почему бы и нет?

Рольф Ротбауэр, не так давно мечтавший о лаврах придворного эскулапа в родной Вестфалии, по-своему оценил сумрачное молчание командира.

– Экселенц, штурмом мы этот особняк не возьмем. Половина наших ляжет под стенами. А сколько в доме в рукопашной – это уж как бог даст.

Ни у кого из тех, кто знал Рольфа с той поры, когда он сменил университетскую парту на солдатский ранец, не повернулся бы язык назвать его не то что трусом, но даже просто робким человеком.