|
Всякому было известно, что в случае необходимости он готов с голыми руками броситься на превосходящего врага, особенно если речь идет о спасении друга. Однако же подвох состоял как раз в определении этой самой необходимости. Тут Ротбауэр был весьма скрупулезен. Идея рисковать без нужды казалась ему совершенно безрассудной. Однако приказ командира есть приказ командира. Тем более если это не какой-то там чужак, поставленный над тобой волей проклятого корсиканского выскочки, а человек, не раз спасавший твою жизнь и в десятках схваток доказавший свой воинский талант. Когда это сам князь Трубецкой!
Я перевел взгляд на боевого товарища. – Так и есть, лобовая атака вообще дурацкая затея, а в нашем случае так и вовсе. С противоположной стороны дома – черный ход. Наши корсиканцы его контролируют, но их всего двое, так что, если противник не дурак, а он, похоже, совсем не дурак, в случае нашего штурма он либо скроется отсюда, либо контратакует нас во фланг и тыл. А оцепить дом по периметру нашими силами просто невозможно. – Хорош кусок, да в рот не лезет, – поддержал князя земляк Рольфа, Фердинанд Кляйн, прозванный в отряде Малышкой. – Однако же как-то нужно освобождать фройлейн Александру. – Он хотел еще что-то добавить, но смолк, поймав жесткий взгляд командира. Да уж, что за нелепость, кому он это говорит? С той поры, как вчера ближе к вечеру они подобрали в лесу раненого, почти до смерти замерзшего Томаша Бочанека, оставленного при монастыре охранять ясновельможную панну, князь будто закусил удила, даже сама его личная война с Бонапартом, казалось, отступила на второй план. – Я не смог защитить панну, – лежа на застеленной серым плащом волокуше из лапника, шептал Бочанек, когда его доставили в лагерь. – Хотел, но не смог. Князь молчал, глядя на него без осуждения, но и без сочувствия. Никто бы, даже сам он, не смог в одиночку противостоять отряду в более чем полсотни сабель. Томаш сделал все, что возможно, прикончил двоих и сам чудом остался жив. Он плелся за бандой, отыскивая следы, покуда не рухнул без сил от потери крови. Так и лежал с зажатым в руке пистолем, когда наткнулся на него передовой дозор. Но, увы, ситуацию его личная доблесть не меняла. – Какие будут приказы, экселенц? – глядя на молчавшего предводителя, спросил Ротбауэр. – Сколько у нас пленных? – Двое. – Достаточно, – я удовлетворенно кивнул. – Трупам отрубить головы, собрать в мешки. Пленным отсеки пальцы на руках, они им больше не понадобятся. Раны прижги, им еще нужно дойти до крыльца, не сдохнув от потери крови. Мешки с головами привяжи этим ублюдкам на шеи и гони к крыльцу. Мы вступаем в переговоры, а тут без подарков никак. – Будет исполнено, экселенц, – выдавил недоучившийся хирург, вытаскивая из ножен пехотный тесак. Конечно, ему не впервой было резать человеческую плоть, как живую, так и мертвую, однако от такого приказа почему-то бежал мороз по коже. Но умом он все же понимал, что с Черным Маркизом, судя по его манере вести дела, иначе разговаривать не получится. По вереницам трупов в несчастном монастыре, в сожженной деревеньке, в которой отряд мародеров останавливался следующей ночью, было ясно, что этот взбесившийся зверь пьянеет от вида крови и упивается собственной безнаказанностью. Что ж, как ни крути, принц все же повыше, чем маркиз. А уж по черноте… «Прости меня, Господи! – незаметно перекрестился недоучившийся медик. – С ним еще нужно потягаться». Он скрылся во тьме, спеша выполнить недвусмысленный приказ командира. А в это время уже звучала новая тихая команда: – Дунке, ко мне! Михаэль Дунке, большую часть жизни проведший вблизи орудий и прошедший незамысловатый, однако далеко не легкий путь от сына маркитантки до капрала саксонской конной артиллерии, спрятал в руках свою вечную трубку-носогрейку и приблизился к командиру: – Я здесь, экселенц. |
