– Ставь.

– Мои планы резко изменились.

Щелкнул выключатель. Под потолком скуповато засветилась хозяйская энергосберегающая лампочка. «А ведь недавно говорили: «Вспыхнул яркий свет», – подумала Катя и наконец обернулась.

Перед ней стояла Александрина, ровесница, с которой они снимали квартиру. Ее жизнерадостность лучезарила на всю кухню, запросто побеждая и лампочку, и уличный фонарь.

– Ты так реагируешь, будто я возникла ниоткуда, – в тоне Александрины мешались кокетство и удивление.

Катя сообразила, что у нее опять непроизвольно поднялись брови. Это еще ничего, бывало, челюсть отвисала и застывала. Кажется, такое называется богатой мимикой. Но только ради самоутешения. Точное определение – идиотский вид. С подросткового возраста Трифонова очень старалась себя контролировать. Да только следить и уследить – разные вещи.

– Просто я ожидала увидеть тебя в пижаме. Ты твердо сказала, что ложишься спать, – проворчала она.

– Нет, прежде чем раздеться, я заглянула в Фейсбук. И застряла, – объяснила соседка. – Кстати, один продвинутый френд говорит, что Сеть на ночь – это наша молитва на сон грядущий.

– А в чем его продвинутость то? – заинтересовалась Катя.

– Ну… Как сказать… Все таки молитва, обращение к богу… Побыть с ним вдвоем, забыв о мире… А тут мир во всей красе и безобразии… Смелость надо иметь, чтобы предпочесть…

Катя слабо улыбнулась. В Москве почему то считали провинциалок без высшего образования поголовно набожными и воцерковленными. Принять, что давно надорвавшаяся от бедности и прочих тягот глубинка соблюдает обряды, но не верит ни в бога, ни в дьявола, москвичам не удавалось. Выслушав, принимали трагический вид, будто из их неизменной спутницы, пластиковой бутылки с жидкостью, только что вытрясли последнюю каплю. Катя несколько раз силилась развеять туман в чужих головах. Но вскоре решила, что просвещение столицы – дело неблагодарное, и замолчала. Думать о своем боге после смерти Андрея Валерьяновича Голубева она себе запретила. Ничего, кроме плаксивых упреков, в голове не возникало. Так зачем грешить лишний раз?

– Ты обиделась? – забеспокоилась Александрина.

– У вас, интеллектуалов, совсем крыша поехала. Сами себе определили темы для разговоров с людьми другого круга. Чуть вышли за рамки – оскорбили чью то личность. Не церемонься со мной, ладно? Вот ты спрашиваешь, не обидела ли меня, и я сразу чувствую себя ущербной, – досадливо сказала Катя. Под конец ее непривычно многословного выступления соседка отступила на три шага.

– Кстати, специально для твоего продвинутого френда, – продолжила Катя. – Молитва называется «На сон грядущим», а не «На сон грядущий». Улавливаешь? Не сон приближается, а люди идут спать. Рекомендую заглянуть в молитвослов.

Только тут Катя заметила, что соседка готова выскочить из кухни. Но Александрина всего лишь хотела спросить, откуда у Кати, которой не было и тридцати, такая странная манера речи? Когда Трифонова высказывалась кратко и по делу, все было нормально. Зато монологи она выдавала слишком ладные, будто написанные кем то, выученные, да еще и отрепетированные перед зеркалом. И начинались они с высокопарных обобщений: «У вас, интеллектуалов… Вы, аборигены мегаполиса…»

Катя была ее единственной знакомой медсестрой, однако вряд ли Катины заморочки объяснялись профессиональными особенностями. По соцсетям тоже не рыскала, хотя именно повторением чьих то сложных пассажей и казались ее вариации на отвлеченные темы. Читала книги, но без разбора, что под руку попадалось. И явно не цитировала авторов – даже самые глупые из них не были столь простодушны. Другая решила бы, что Катька выпендривается и попугайничает.