В течение карьеры певицы Глори оставалась одинокой, хотя была красивой полногрудой блондинкой, не испытывавшей недостатка в ухажерах. Когда голос начал подводить ее в возрасте тридцати пяти лет, безжалостная ирония судьбы приговорила ее к уединению в стиле великой Гарбо, и (как и в случае с Гарбо) пресса утверждала, что она никогда не выйдет замуж. Глори оправдывала это мнение девять лет. Но в 1958 году, в возрасте сорока четырех лет, она познакомилась с графом Карлосом Армандо (которому тогда было тридцать три года), и спустя три месяца они поженились.

Графский титул Карлос пожаловал себе сам, и никто, кроме него, не принимал его всерьез. Происхождение Армандо было весьма туманным, и даже подлинность его имени вызывала сомнения. В зависимости от настроения он объявлял себя то испанцем, то итальянцем, то португальцем, то сыном грека и румынки, а однажды даже заявил, что его мать была египтянкой. «Очевидно, ты являешься прямым потомком Клеопатры», — пошутил один из членов его интернациональной компании (настоящий граф). «Разумеется, caro, — отозвался Карлос с ослепительной улыбкой. — Со стороны Ромео». Претендовавшие на достоверную информацию утверждали, что его родители были цыганами, и что он родился в крытой телеге на обочине убогой албанской дороги. Это вполне могло быть правдой, однако не влияло на отношение к нему женщин. Они целыми рядами падали под натиском его чар, как оловянные солдатики. Карлос держал порох сухим из чисто практических соображений, не тратя его на искренние эмоции. Женщины были его профессией. Другой работой он не занимался ни один день за всю свою жизнь.

Первый раз Карлос женился в возрасте девятнадцати лет на вдове нефтяного магната из Оклахомы, которая была ровно втрое старше его и испытывала алчность к молодым самцам, что весьма его забавляло. Через два года она бросила Карлоса ради красивого юноши из Афин. «Выходное пособие» было более чем солидным, и Карлос провел безумный год, тратя его.

Второй его женой была состоятельная датская баронесса с лицом горгульи, чьим главным развлечением было причесывать черные вьющиеся волосы супруга, как если бы он был куклой. Четырех месяцев лежания на диванах с ощущением жутких пальцев, ползающих по его голове, хватило Карлосу с избытком — он соблазнил секретаршу жены, устроил так, чтобы его застали на месте преступления, и дерзко настоял на «выходном пособии».

После очередного года бурной жизни Карлос вновь начал оглядываться по сторонам.

Связь с аппетитной шестнадцатилетней дочкой сенатора Соединенных Штатов, проводящей лето в Альпах, привела к скандалу с участием высокооплачиваемого подпольного швейцарского акушера (от которого Карлос получил пятнадцать процентов гонорара) и сенаторскому чеку на огромную сумму в качестве платы за молчание с угрозой судебного иска в случае нарушения договора.

Проходили годы, а вместе с ними и парад жен — богатых, глупых и достаточно старых, чтобы годиться Карлосу в матери: дамы из нью-йоркского высшего света, которая развелась с мужем-банкиром, чтобы выйти замуж за Карлоса (этот союз распался после скандала во время ночной вечеринки на вилле жены в Ньюпорте, обошедшегося ей в сотню тысяч долларов и ставшего достоянием бульварных газет); старой девы-алкоголички из фешенебельного Бэк-Бей, чьи предки высадились на Плимутской скале; венгерской графини, умирающей от туберкулеза (она не оставила Карлосу ничего, кроме замка, окруженного рвом со стоячей водой, поскольку он успел растратить состояние супруги до ее кончины); пожилой красавицы евроазиатского происхождения, которую Карлос буквально продал богатому турку, подлинной целью которого (как и Карлоса) являлась ее достигшая брачного возраста дочь; вдовы чикагского мясоконсервного промышленника, которая в с сопровождении фотографа застала Карлоса в постели ее горничной и вышвырнула его вон без единого цента, предъявив, к удивлению Карлоса, фотографии в суде, несмотря на присутствие прессы.