Поговорили мы и о втором моём аресте, о нашем „театре за колючей проволокой“. Она знала певца из Большого — Дмитрия Головина, знала знаменитого джазиста Александра Варламова, — они были со мной, в том театре, в Ивдельлаге.

И тут она впервые рассказала мне о своей „посадке“. Вспомнила бесконечные ночные допросы во внутренней тюрьме, как молодой лейтенант — следователь, „сосунок“, как выразилась она, добивался от неё: какие шпионские задания она получила от американской разведки после памятной встречи на Эльбе. Следователь то говорил, что её завербовало ФБР, то — ЦРУ. Похоже, он не очень разбирался в этих тонкостях. Да и ни к чему ему было: арестованная — здесь, муж её — тоже здесь, отсюда они никогда не выйдут, так чего мудрить?!

Однажды, измученная многочасовым допросом, Русланова вдруг сказала:

— Пиши! Расскажу, какое задание у меня было!

Следователь засиял, наконец-то будет признание — „царица доказательств“! Всё-таки расколол он эту упорную бабу!..

— Ну, какое же задание? — нетерпеливо спросил он.

— Пиши! Задание было такое: петь людям русские песни и отвлекать от строительства социализма! Пиши! Пиши!

Ну, что там было дальше — представить себе нетрудно. Орал следователь; зная Русланову, полагаю, что не молчала и она!

Лидия Андреевна, что-то вспомнив, сказала:

— Уволок меня конвой — в камеру. Трое волокли, сама идти не могла! Вот такое злодейство! За что? Почему? Кому это нужно было?»

В другой раз, пребывая уже в другом настроении, она говорила Матвею Грину:

— Ты, наверное, думаешь, что русские песни бывают только протяжные — грустные да весёлые скороговорчатые? Ни черта ты не знаешь! Вот я буду сейчас называть, какие бывают песни, а ты запоминай! Значит, так: памятные, богатырские, молодецкие, разбойничьи, былины, старины, новины, плачи, заплачки, подблюдные, думы, протяжные, заунывные, весёлые, игровые, круговые, хороводные, плясовые, балагурные, бурлацкие, скоморошьи, обрядовые, свадебные, гулевые, бабьи, посиделковые… ну как, запомнил? Это ж какое богатство! А?

Галина Серебрякова, с которой Русланова коротала свои дни во Владимирской тюрьме, оставила наброски и записи, которые, по всей вероятности, могли бы стать со временем книгой о великой певице, да не судьба. Еженедельник «Литературная Россия» в 1985 году (№ 51) опубликовал фрагменты незавершённой рукописи:

«…В бездонной памяти отыскиваю штрихи чувств и событий, связанных с людьми, встреченными на жизненных перевалах. Не море, ручьи, горы, леса, а люди определили строй моих мыслей и маршрут по планете. Люди умирают и уносят частицы нас с собой. Навсегда замер голос Лидии Руслановой, а во мне он звучит с неослабной силой.

Талант её не замолкал, как водопад, отражая силу и душу не её одной, а народа, гениальным сгустком которого она вошла в жизнь.

Я услышала этот голос, сочный, разнозвучный, в конце 20-х годов…

Спустя более двух десятилетий судьба свела нас тесно-тесно на несколько лет.

Восьмого марта 1972 года в последний раз провели мы с Лидией Руслановой и другими целый день в Переделкине на моей даче. Несмотря на немощь, на убивавший её недуг, она была всё ещё человечески очень хороша. Самородок всегда необычен и юн. Из-под опущенных монгольских век смотрели на нас мудро и живо скифские глаза Руслановой, широкая улыбка не исчезала с бледного лица… Лидия Андреевна передвигалась уже с трудом, но была всё ещё величава в тёмно-лиловом платье…

Глубоко и требовательно знала Русланова искусство и особенно русскую школу живописи.