— Друг, — попросил Сэмлор, молниеносно поймав на лету брошенную менестрелем монету до того, как она успела блеснуть на солнце. — Не ты, мне нужно имя того, кто может назвать имя. Ради ребенка. Пожалуйста!

Каппен Варра перевел дыхание и опять уселся на скамью. — Извини, — сказал он просто. — Каждый, кто живет в Санктуарии, принимает другого либо за вора, либо за шлюху… потому как сам часто является либо вором, либо проституткой. Итак, ты хочешь знать имя кого-то, кто может купить или продать ребенка? Список людей, промышляющих этим в городе, не будет коротким, господин.

— Это не совсем то, что ты думаешь, — пояснил сирдонец. — Есть причины считать, что ее забрали бейсибцы.

Менестрель скис. — Тогда я действительно не смогу помочь тебе, как бы не хотел сделать это, добрый господин. Песни, которые я пою, не пользуются популярностью у этих людей.

Сэмлор кивнул. — Да, — согласился он. — Но, может быть ты знаешь кого-нибудь среди местных, кто сбывает краденное бейсибскими ворами. Кто-то обязательно должен быть; они не могут вести торговлю краденным только между собой, внутри столь маленькой группы.

— О, — протянул Каппен Варра, а его правая рука стала отбивать нервный ритм на деке инструмента. Когда он вновь взглянул на Сэмлора, его лицо выражало сильную озабоченность. — Это должно быть очень опасно, — проговорил он. — Для тебя и того, кто пошлет тебя к этому человеку, если тот вдруг не правильно все истолкует.

— Я не шутил относительно платы, — сказал Сэмлор и перебросил ранканскую монету из левой руки в правую, где уже находилась одна.

— Нет, дело не в деньгах, — сказал менестрель, — но… Я подскажу тебе адрес. Иди после того, как стемнеет, но если ты не уверен в том, что не назовешь мое имя, я не скажу тебе ничего. Даже ради ребенка.

Сэмлор с трудом улыбнулся. — Сегодня в Санктуарии есть два честных человека. Хотя не думаю, чтобы кто-нибудь в это поверил, даже мы оба.

Каппен Варра начал перебирать пальцами струны лютни, извлекая из нее сложную мелодию. — В квартале торговцев шелками есть храм Ильса, — ритмично начал он повествование. При этом выражение его лица соответствовало исполняемой мелодии. — А по соседству с храмом — часовня. Пройди через нее, а потом сверни за ней в аллею направо…

После наступления темноты улицы Санктуария пахли иначе, чем днем. Наверное, так пахнет в серпентарии. Подобное ощущение создавалось скорее душевным настроем, нежели физическим восприятием. Сэмлор понял, что в такой ситуации открыто нести нож в руке неблагоразумно — лучше держать его под рукой, но так, чтобы он был незаметен окружающим. Он внимательно огляделся по сторонам, дабы избежать внезапного нападения случайных разбойников, охотящихся за его кошельком, или за бутылкой вина, которая вызывающе торчала из его заплечного мешка.

Часовня Ильса когда-то имела ворота. Их украли, потому что сделаны они были из массивного кованого железа. В часовне не было ничего, относящегося к культу Ильса, за исключением ниши, в которой был изображен сам бог. Должно быть, когда-то вместо нарисованного бога там стояла статуя; если так, то и она исчезла в том же направлении, что и ворота. Сэмлор тихонько проскользнул через часовню, хотя и не был уверен в том, что пьяный, спящий в углу, был именно тем, за кого он себя выдавал.

Аллея позади часовни была черной, словно душа политического интригана, но к этому времени сирдонец был настолько близок к цели, что мог действовать на ощупь. Несколько расшатанных ступеней у левой стены.