На одной стороне чинно расселись арикары, на другой — кроу, на третьей — сиуксы. Я сел рядом с Толстым Медведем, а сэр Уилмот со своими соксами и французиками оказался как раз напротив нас. Колдун сэра Уилмота сидел скрестив ноги; на его плечах была тяжелая накидка их волчьих шкур, хотя, несмотря на поздний час, на улице стояла такая жара, что, кажется, можно было поджарить яичницу прямо на камнях. Но настоящий кейока всегда делает именно так. Вот если бы вдруг повалил снег, шаман-сокс, скорее всего, сидел бы сейчас в чем мать родила!
Женщины с детишками позалезали на верхушки вигвамов, чтобы лучше видеть Круг Большого Совета, а я шепотом переспросил у Толстого Медведя, где бочонок, а он ответил, что под шкурами прямо позади меня, после чего начал раскачиваться взад-вперед, тихонько напевая себе под нос предсмертную песню.
Тогда я стал шарить рукой у себя за спиной, но прежде, чем мне удалось нащупать бочонок, сэр Уилмот поднялся на ноги и начал так:
— Я пришел сюда не для того, чтобы понапрасну тревожить слух моих краснокожих братьев пустыми речами! Зудеть, подобно москитам, в ушах людей — удел Длинных Ножей! Скоро Хозяин Жизни сам произнесет свое веское слово устами Полосатого Грома. Что же касается меня, то я принес на Совет не пустые слова — о нет! — но подарок для великих вождей, который усладит их сердца!
И называйте меня всегда команчем, если с этими словами сэр Уилмот не наклонился и не вытащил из-за кипы шкур бочонок Толстого Медведя! Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног, а Толстый Медведь застонал так, словно его изо всей силы пнули в брюхо. Я краем глаза заметил, как Андре издевательски подмигивает мне издали, и мгновенно понял, что подлец подслушал наш разговор и стащил бочонок из-под моей кипы шкур после того, как Толстый Медведь поставил его туда для меня. По блеску, сразу же появившемуся в глазах воинов, я понял, что Красные Мундиры уже одержали победу, тогда как я потерпел ужасное, сокрушительное поражение!
Я был так страшно расстроен, что не мог уже думать ни о чем другом, кроме как добраться до красномундирников и соксов и перерезать ножом столько ихних поганых глоток, сколько успею, прежде чем они прикончат меня! И уж в любом случае, пап, я был твердо намерен в первую очередь перерезать глотку сэру Уилмоту, и не было во всем мире такой силы, которая смогла бы помешать мне выпустить наружу его кишки, прежде чем я умру! Ведь мы, Элкинсы, в своем последнем приступе смертельной ярости куда как опаснее любой загнанной в угол пантеры! Ты только вспомни, пап, моего любимого двоюродного дедушку, Исайю Берфилда. Ведь когда индейцы-крики наконец одолели его, то после того сражения у них просто не осталось в живых достаточно воинов, чтобы снять со старика скальп, а ведь дедуле к тому времени уже стукнуло целых восемьдесят семь лет!
Я потянулся было за своим ножом, но тут сэр Уилмот вдруг и говорит:
— Скоро, совсем скоро волшебное молоко Красных Мундиров заставит сердца доблестных воинов петь от счастья! Но сперва мы должны услышать слова того, кого сиуксы называют Уаканотокой, а другие племена называют другими именами, но кто является Хозяином Жизни для всех нас! Сейчас он будет говорить с нами устами Полосатого Грома!
Ну ладно. Пускай говорит!
Я решил, что дождусь, пока все уставятся на вигвам шамана-колдуна, а уж потом рванусь к горлу сэра Уилмота. Полосатый Гром зашел в вигвам и закрыл за собой полог, а, соксы разожгли перед входом костер, начали скакать у этого костра как безумные и вопить:
Понятия не имею, что там швыряли проклятые соксы в свой проклятый костер, но из него вдруг повалили такие клубы дыма, что тот вигвам из белых шкур стало совсем невозможно разглядеть, а эти чумные соксы продолжали скакать и вопить в этом дыму, что твои черти в огненной преисподней. А затем из вигвама вдруг раздался страшный крик и послышалась возня, какая бывает, когда идет хорошая драка. |