— Дальше можешь не продолжать. Ты поступил очень глупо,— искренне посочувствовал ему Серый.— Она могла бы тут же тебя уничтожить, но видно приготовила что-то более страшное. Однако я знаю способ, как вытащить тебя из этой беды.

— И что для этого следует делать? — упавшим голосом спросил Конан.

— Украсть топор старухи,— не моргнув глазом, ответил туранец.— Чтобы вернуть себе топор богиня снимет с тебя проклятие.

— Только-то и всего! — не удержался от смеха варвар.— Ладно, ты вволю потешился надо мной, теперь настал мой черед.

Конан уже поднимался на ноги, чтоб позвать стражу, когда Серый настойчиво произнес:

— Выслушай меня до конца, северянин. Украсть топор совсем не просто. Но можно, только для этого тебе придется стать юэтши.

— Ты верно забыл, что я киммериец,— нетерпеливо отмахнулся варвар.

— Обряд приобщения к роду, мог бы сделать тебя юэтши,— нажимал Радхар.

— Да уж не ты ли совершишь этот обряд?

— Нет, не я. Но здесь недалеко есть деревенька рыбаков, где тебе сумеют помочь.

Киммериец с недоверием посмотрел на шпиона. Спасай сейчас Радхар свою шкуру, он вряд ли бы смог сочинить на ходу такую невероятную историю. Конан неожиданно поймал себя на мысли, что почему-то ему хочется верить Серому.

— Хорошо, едем к твоим рыбакам,— наконец согласился он.

— Мы отправимся туда вечером — сейчас все мужчины на промысле, а женщины попрячутся в лесу, лишь только нас заметят. Юэтши слишком мирный народ, и многие этим пользуются, причиняя зло.

Радхар понемногу становился самим собой — спокойным, расчетливым, уверенным в себе, каким он был всегда — с тех времен, когда оставил навсегда рыбацкую деревушку в поисках лучшей доли.

— Что ж, будь по-твоему. Но не пытайся обмануть меня, Радхар, иначе смерть твоя будет ужасна.

* * *

Вдвоем, стремя в стремя, они ехали берегом моря. Волны купались в закатных лучах. Чайки с недовольными криками уступали дорогу двум мрачным всадникам и долго еще кружили над пенным прибоем. Радхар неуклюже сидел в седле, раненая нога нестерпимо болела, но гордый юэтши ничем не выдавал своих чувств.

Конан и вовсе не походил на себя: плечи киммерийца осунулись, голова по-стариковски клонилась на грудь, в глазах уж не горел тот яростный огонь, с которым варвар врывался в ряды врага и поднимался на стены крепостей. Перемены были столь разительны, что, когда он проезжал лагерем, разбойники с трудом узнавали своего вожака и с удивлением смотрели вслед.

— Чем ты обязан Ездигерду? — спросил северянин.— Ведь ты даже не туранец!

— Не Ездигерду.

— А кому? Илдизу?

— Да. Волею судьбы он подобрал на меня, подыхающего с голоду в трущобах Аграпура. Покойный король любил иногда, надев простое платье, потереться среди городских отбросов — в сопровождении переодетых телохранителей. Не знаю, какая муха его укусила, но он взял меня во дворец. С тех пор я верно служил ему, а потом — его сыну. Ну, вот мы и приехали.

Конан огляделся по сторонам. Деревня юэтши приютилась у самой кромки воды. Несколько рыбацких лачуг, собранных из жердей, камышовые крыши, грубые печи на улицах и пропитавший все насквозь запах рыбы не произвели на него впечатления. В центре селения высился большой дом, больше похожий на хлев, чем на жилое строение. На берегу лежали лодки, выдолбленные из цельных стволов. Тут же сушились сети. Ватага шумных ребятишек гоняла по улочкам деревушки одинокого барана, жалобно взывающего о помощи, но, заметив двух грозных всадников, кинулась врассыпную.