|
Однако на всякий случай, во избежание, так сказать, постановили сведения о них засекретить. А когда стало ясно, что умножители и впрямь существуют, власть имущим не оставалось ничего другого, как договориться предать этот разрушающий основы основ факт замалчиванию. Они попытались прибрать умножители к рукам, ссылаясь на государственную необходимость, защиту экономики страны, усиление военного потенциала государства и т. д. и т. п., но, судя по тому, что курс золота и платины стремительно падает, а чудовищные скачки цен на биржах погубили уже не одно крупное предприятие — не говоря о мелких! — количество умножителей растет изо дня в день в геометрической прогрессии.
Сознавая весь ужас этого страшного дара, я все же должен был расколоться и поделиться с госпожой Иванцевой своей тайной. И сделать для нее, так же как и для Берестова, дубликат умножителя. Одним рассадником чумы больше, одним меньше — не столь важно, если ею поражена вся планета. Нет, честно, теперь, когда с каждым днем становится все яснее, что мир катится к чертовой матери, колоться можно было с чистой совестью! Загвоздка была в том, что я терпеть не могу, когда мне давят на психику. Особенно женщины, с которыми я провел ночь. Неблагодарность — по моей личной шкале ценностей — второй после предательства грех, и именно его госпожа Иванцева давеча совершила, натравив на меня своих мордоворотов. Я не Господь Бог и не умею прощать грехи. Да мне это и по штату не положено. А стало быть умножителя она не получит. — Тронут твоей заботой, — сказал я, выслушав Сашу, и, рухнув в кресло, умирающим голосом поведал историю столкновения с двумя бандитами, напавшими на меня в двух шагах от ничем не примечательной булочной. Саша явила собой образчик сочувствия и сострадания. В нужных местах она ахала, охала, кусала губы, закатывала глаза и только что рук не заламывала. Я почти растрогался и закончил рассказ проникновенными строками нежно любимого мною Михаила Юрьевича Лермонтова: Проявляя чудеса мужества и умения владеть собой, Саша сумела сдержать душащие ее рыдания и мокрым, берущим за душу голосом спросила, чем она может мне помочь. Я не мог сказать, что хочу есть — еды у меня, как всегда, полон холодильник. Кроме того, придумать надлежало что-то кардинальное, ибо время работало против меня — госпожа Иванцева была слишком умна, чтобы до конца уверовать в мою непроходимую тупость. Часы отсчитывали последние мгновения, отпущенные мне для веселья и шутовства, — я чувствовал это всеми фибрами души. К тому же мне, несмотря на сделанные в больнице уколы и целительный сон, вновь стало плохо. Чертовски плохо… Ага! — Саша, — сказал я гаснущим голосом. — Мне плохо. Чертовски плохо. Сделай милость, сходи в аптеку, тут неподалеку. Она внимательно посмотрела на меня, а я, изобразив из себя умирающего лебедя, прошептал: — Рецепты на холодильнике. О, черт, голова разламывается! А руку словно током дергает… — Отдыхай, я сейчас вернусь, — промолвила великодушная госпожа Иванцева. — Где ключи? — На вешалке, — простонал я. — Держись, я быстро, — пообещала Саша и, одарив меня нежным и сострадательным взглядом, вышла из квартиры. Подождав минуты три, я бросился к телефону и на память набрал номер Джуди, моля бога, чтобы она оказалась дома. Там ее, ясное дело, не было. Пришлось искать записную книжку и звонить на ее мобильник. Он оказался отключен. Проклиная все на свете, я позвонил ей на работу, и — о чудо! — она сама подняла трубку. — Слушаю вас, — сказала Джуди голосом секретаря-референта. — Джуди, — просипел я, обливаясь холодным потом, — слушай меня внимательно и выполняй все беспрекословно. |
