— Все, — сказал Всеволожский. Придвинул к себе портативную пишущую машинку, заложил два листа бумаги, копирку.

Пальцы его стремительно побежали по клавишам машинки.

— Где ты научился так быстро печатать? — спросила Ольга.

— В редакции «Труда», когда-то в молодости я был корреспондентом.

— Как же ты стал из корреспондента литературоведом?

— Постепенно, — он говорил, не отводя глаз от листа бумаги, заложенного в машинку. — Работал в редакции, одновременно учился в университете, потом поступил в аспирантуру, защитился, ушел в литературоведение, правда, иные называют литературоведение лженаукой, но я так не считаю.

— Почему ты занимаешься восемнадцатым веком, а не современностью?

— Это вышло случайно, как-то в библиотеке взял и прочитал «Необыкновенную историю» Гончарова.

— «Обыкновенную», — поправила его Ольга, — у Гончарова, еще со школьных времен помню, была «Обыкновенная история».

— Но есть и «Необыкновенная история», — сказал Всеволожский. — Только ее мало кто читал. Гончаров обвиняет Тургенева в том, что тот выпытал у него сюжет романа и подарил сюжет немецкому писателю Ауэрбаху, повесть эта странная, написана страстно, одержимо, с огромным душевным накалом…

«Как он много знает, — подумала Ольга. — Я, наверное, и четверти не знаю того, что он».

— Кто твои родители? — спросила она.

Он оторвался от машинки, глянул на нее туманными глазами, наверное, не сразу уяснил себе ее вопрос. А уяснив, усмехнулся:

— Хочешь, чтобы я заполнил анкету? Ладно, могу поделиться сведениями. Родился в Свердловске, почти полвека тому назад. Это ты уже знаешь. Женат не был, ты — моя первая и, надеюсь, последняя жена; в Свердловске до сих пор живет моя мама, ей семьдесят семь, но она превосходно выглядит, а под Челябинском, в Миассе, живет моя сестра, младше меня на два года, она — геолог, по полгода бывает в поле, в экспедициях. Это моя семья, что касается меня, то, полагаю, тебе обо мне все или почти все известно…

Глаза его, светлые, окруженные мелкими морщинами, улыбались.

— А теперь смотри, как я тебя выправил, садись и читай.

Казалось, все осталось так, как было, смысл вое тот же — рассказ о том, как кто-то ездил по Москве в метро, знакомился с различными станциями. Но вдруг рассказ этот словно бы заиграл, расцвел, стал выразительным, емким.

— Как это ты сумел так сделать? — не выдержала Ольга.

— Все очень просто, — ответил Всеволожский, — оставил смысл, отсек лишнее…

Потом сказал очень серьезно:

— Я еще раз все перепечатаю, а ты возьмешь перепечатанный экземпляр, и можно будет отнести в какую-нибудь газету. Может быть, в «Вечерку». Помнится, ты, кажется, уже имела с «Вечеркой» кое-какие связи?

Всеволожский хитро прищурился. Ольга немного смутилась.

— Это я наврала тогда.

— Зачем было врать? Разве не знаешь, что ложь вредна?

Было непонятно, шутит он или говорит всерьез.

— Ты мне так тогда понравился…

— Опять врешь, — усмехнулся он. — Уж чем уж я так понравился тебе?

— Да, понравился, — Ольга даже кулачком пристукнула по столу. — Очень понравился! А ты что, считаешь, что уже не можешь нравиться? Как же тогда твоя Тереза влюбилась в тебя?

— Не Тереза, а Регина, — поправил он.