Если вдуматься, эта ее болтливость не так уж и неприятна.

– И что же он сказал?

Мари поднесла чашку к губам.

– Ты ведь знаешь Ральфа.

– Да. Так что же он сказал?

Она отхлебнула кофе, поставила чашку на блюдце и махнула рукой.

– Что-то пренебрежительное.

Давид прямо воочию увидел перед собой Ральфа. Как тот недоверчиво поднял брови, снисходительно усмехнулся, медленно кивнул, а потом проговорил: «Ах, пишет? Давид? Хорошо? Или просто лучше, чем обслуживает?»

Или: «Ну-ну. Я так сразу и подумал, что он умеет писать. Судя по тому, как он записывает заказы».

– Так когда ты поедешь? – опять спросила Мари.

Давид задумался.

– А сколько ехать до Франкфурта?

– На поезде четыре-пять часов, наверно.

– Тогда можно поехать в любой день, а к девяти вернуться.

Мари с улыбкой покачала головой.

– Так не годится, все ж таки первый визит в будущее издательство. Обычно после устраивают хороший ужин и ночуют в шикарной гостинице. В общем, ехать надо в свободный день.

– Тогда в среду. В среду и в четверг я не работаю.

Она накрыла ладонью его руку, пожала.

– Но ты им позвонишь, ладно? – попросила она.

Мари убрала свою руку, но Давид тотчас взял ее в свои большие ладони.

Она улыбнулась.

– Позвони им сам, я ведь тебе не агент.

– А кто же ты? – Давид посмотрел ей в глаза.

Она не отвела взгляда, улыбка стала серьезнее. Казалось, она обдумывала вопрос. И наконец ответила:

– Не знаю, Давид.

Подобный ответ на подобный вопрос в подобной ситуации внушал некоторую надежду. Если женщина дает мужчине, который как раз сжимает ее руку в своих ладонях, подобный ответ, стало быть, она не очень-то уверена, что он ничего для нее не значит. Особенно если незадолго перед тем поцеловала этого мужчину в губы. Конечно, скорее чмокнула, чем поцеловала, но, в общем-то, на лице мужчины есть и другие места, куда можно чмокнуть.

Поэтому второе обстоятельство – собственно, повод свидания – представилось ему не столь опасным, каким, пожалуй, было на самом деле. До поездки во Франкфурт еще четыре дня. А за это время он успеет что-нибудь придумать. Какую-нибудь историю, которая более-менее соответствует истине и не выставляет его в неблагоприятном свете. К примеру, можно довериться редакторше, сказать ей, что он нашел эту рукопись и хотел проверить, какое впечатление она произведет на человека, убежденного, что она написана сейчас. Или, к примеру, можно выставить такие высокие требования, что они сей же час отправят его восвояси. Или сказаться больным. А может, придумается что-нибудь получше.

Давид пересек Кабельштрассе и вошел в подворотню с вывеской «Кладезь Годи».

Годи торговался с тамильской парой о цене на платяной шкаф, обшитый голубым пластиком под кожу, с блестящими гвоздиками. Непомерно завышенную цену он пытался объяснить тем, что это-де подлинный экземпляр шестидесятых годов, для знатоков. Однако в силу языкового барьера донести это до клиентов было трудновато. Давиду пришлось долго ждать, пока тамилы уйдут, несолоно хлебавши. Настроение у Годи отнюдь не улучшилось, когда он выяснил, что Давид пришел всего-навсего узнать адрес человека, у которого купил ночной столик.

– Я адреса своих оптовиков не разглашаю, – буркнул Годи.

– Мне просто надо кое о чем его спросить.

– Насчет ночного столика?

– Да. Там ящик не открывается.

– Нет у него адреса. Он живет в фургоне, в низине за городом.

– А как туда добраться?

– На машине.