Эвердинг постоянно то набивал трубку, то раскуривал ее, то снова набивал и снова раскуривал, то смахивал со стола табачные крошки, то выколачивал пепел. Ногти у него на правой руке были с трауром, а письма и рукописи, прошедшие через его стол, пестрели черными отпечатками пальцев и следами сажи.

Сейчас Эвердинг сжимал в зубах непомерно большую и непомерно длинную коричневую трубку и пытался говорить, не выпуская ее изо рта:

– Эфо оф Фтайнера. – Он положил Карин на стол две рукописи. Вынул трубку изо рта, сказал: – Просмотри, – и вышел, оставив сладковатое облако дыма.

Клаус Штайнер – однокашник Эвердинга, редактор в издательстве «Драко» – иногда присылал им рукописи, которые считал вполне заслуживающими внимания, хотя «Драко» их отклонил. Карин ненавидела эти «остатки с барского стола». Среди текстов, испещренных размашистыми пометками Штайнера, еще ни разу не попалось ничего мало-мальски путного.

Она запихала корректуру и обе рукописи в сумку. Самое приятное в работе независимого редактора, что ею можно заниматься дома.

Под дворником ее старенького «опеля» торчала штрафная квитанция на сорок евро. Отправив в сумку и эту бумажку, Карин глянула на тот подъезд, возле которого час назад на нее напустился склочный мужичонка. Сейчас он, ухмыляясь, стоял у открытого окна, словно дожидался ее. Карин решила оставить его без внимания. Но, бросив сумку на заднее виденье и освободив руки, показала ему кукиш.

Карин села на диван и взялась за драковские рукописи. Первая представляла собой сумбурные зарисовки из жизни молодежи некоего мегаполиса, скорей всего Берлина. Надежда, что они постепенно сложатся в связное повествование, пошла прахом уже через полчаса сквозного чтения. Она отложила рукопись в сторону.

К второй рукописи было приложено сопроводительное письмо, самое обыкновенное. Кто-то писал, что якобы посылает рукопись своего друга, который сам не отважился это сделать.

«Уважаемая редакция! Один из моих друзей дал мне прочесть эту рукопись. Я посылаю ее Вам на свой страх и риск, без его согласия, но думаю, он не будет возражать, если Вы с нею ознакомитесь. Я знаю «Драко» как издательство, которое поддерживает молодую немецкую литературу (автору 23 года), и мне кажется «Софи, Софи» подойдет для Вашей программы».

Ниже стояла подпись: Мари Бергер.

Карин Колер вздохнула, отложила письмо и начала читать.

В «Эскине» ничего интересного не происходило. Не было ни тех посетителей, что после рождественских пирушек заходили пропустить еще бокальчик-другой, ни тех, кто всерьез вознамерился с Нового года жить иначе. В том числе таких важных персон, как Ральфов клеврет Серджо и график Ролли Майер, в отсутствии которого усматривали еще и финансовые мотивы. Его индивидуальная фирма «АДхок» никак не могла пересилить стартовые трудности.

Остатки компании завсегдатаев начали год так же, как и закончили. Между одиннадцатью и часом ночи собирались в «Эскине» выпить по глоточку, по-прежнему под водительством Ральфа Гранда. Кто хотел, задерживался подольше.

Время от времени забегала и Мари. Мари, по милости которой для Давида этот январь промчался как ветер.

Давид был влюблен. Парочкой они с Мари пока не стали, но он твердо верил, что скоро это изменится. Все говорит за то, что будет именно так.

При встрече и прощании они теперь непременно обменивались беглым поцелуем. Иногда Мари нарочно приходила пораньше, и, пока не явились остальные, они могли немного поговорить. Мари сидела в кресле, он стоял рядом, и только приход новых посетителей изредка отвлекал его от разговора.

Уже целых три раза они вместе обедали, после ее школьных занятий и до начала его смены. Разговаривали о литературе. Она приносила ему книги – те, что, по ее мнению, ему понравятся.