– А ты что, не можешь сказать попросту?
– Об авансе. – Джекки рассчитывал произвести впечатление. Но Давид молчал, и он добавил: – Чрезвычайно интересно. В первую очередь предложение «Лютера и Розена».
– Аванс за что?
– За твой следующий роман.
Давид подождал, пока официант уберет тарелки.
– Следующего романа не будет.
Джекки как раз прожевывал свои таблетки от изжоги и, рассмеявшись, продемонстрировал белый язык.
– Но им это знать незачем.
Давид покачал головой, не веря своим ушам.
– Нельзя же взять аванс и ничего потом не представить.
Двое официантов принесли горячее. Отварную форель для Давида, свиные ножки под пивным соусом для Джекки. Оба молча ждали, когда Давидов официант разделает рыбу, а второй даст Джекки попробовать вино. Тот заказал «Брунелло» урожая девяносто третьего года. Давид от вина отказался. И от присоленного масла тоже.
Когда они остались одни, Джекки возобновил разговор:
– Я тут немножко порасспросил. Ты не первый и не последний, кто берет аванс и ничего не делает.
Давид положил вилку и наклонился вперед.
– Не смей брать аванс под мою следующую книгу! Первого Давида Керна не было, не будет и второго!
Джекки усмехнулся, демонстрируя Давиду кусок свиной ножки, который как раз жевал.
– Был первый Альфред Дустер, будет и второй.
Только теперь до Давида дошло. Джекки собирался написать следующий роман Давида Керна.
– Без меня.
– А как ты объяснишь, что не пишешь ничего нового?
– Миру?
– Миру и Мари.
– Не мешай Мари в свои грязные игры! – возмутился Давид. Так громко, что люди за соседними столиками воззрились на них.
Немного помолчав, Джекки тихо сказал:
– Как-никак от ста двадцати до ста восьмидесяти тысяч.
– Аванс? За ненаписанный роман? – Давид поверить не мог.
– За роман, над которым работает Давид Керн.
– Даже не думай. – Давид отодвинул тарелку. Он и половины форели не съел.
Джекки отмахнулся.
– С Эвердингом я тоже поговорил. Он переведет сто тысяч наших активов в счет задатка, как только получит доверенность.
К словечку «наши» Давид успел привыкнуть. А вот «доверенность» – это что-то новенькое.
– Какую доверенность?
Джекки с полным ртом ответил:
– Ты должен дать мне доверенность, чтобы я мог действовать от твоего имени и решать финансовые вопросы. – Он запил ножки глотком «Брунелло».
– То есть Эвердинг переведет эти сто тысяч на твое имя?
– А я переведу тебе твою долю. Есть возражения?
– А если да?
– Ну-ну.
Когда Давид, запыхавшись, добрался до четвертой платформы, на табло как раз меняли информацию. На пересадку он опоздал.
– Когда следующий поезд? – спросил он у заспанного вокзального служащего.
– Рано утром.
Выложив три сотни франков, Давид через час вышел возле своего дома из базельского такси.
Коротышка был почти лысый. На головенке, которую он пристроил у нее на груди, жидкие белесые прядки волос.
«Ребенок, ребенок!» – крикнула Мирта. И Мари сообразила, что этот коротышка – ребенок, которого она кормит грудью. Она положила ладонь ему на макушку, а он посмотрел на нее. Дряхлая физиономия скалила ей навстречу вставные зубы. Джекки. Она с криком оттолкнула его.
«Ребенок!» – повторила Мирта.
Мари открыла глаза. Мать в ночной рубашке стояла возле футона, протягивая ей радиотелефон. |