– И теплый тропический дождь падает на раскаленный песок пляжа.

– Черт! – вскрикнула Мари, опрокинув шезлонг. Из двух душевых головок под потолком брызнул далеко не теплый тропический дождь.

Впервые после несчастья с Джекки она увидела, как Давид смеется. Невелика радость – находиться в курортном местечке с мужчиной, на которого релаксарий оказывает целительное воздействие.

Больше всего ее удручала перспектива будущего, которая открылась ей в Бад-Вальдбахе. Она прямо воочию видела, как через тридцать, сорок, пятьдесят лет сидит вместе с бледным, но еще вполне бодрым Давидом за столиком на двоих, караулит, когда официант заменит в буфете пустую миску кресс-салата другой, полной. Воочию видела, как прислоняет трость к столику, чтобы освободить обе руки и набить сумочку провиантом для терапевтической прогулки. Фрукты для нее и для Давида, зерновые булочки для уток.

Почему-то она с легкостью представляла себе Давида пожилым курортником. На подводном массаже он стоял с тем же мечтательным взглядом, сидел в пузырьках джакузи с тем же детским удовольствием и с той же апатией лежал в теплой термальной воде, как и мужчины постарше.

Теперь Мари знала: пять дней на водах – испытание для прочности отношений еще покруче двух недель на коралловом островке.

На этом приеме Мари опять-таки ощутила, какая судьба ждет ее как спутницу жизни немолодого писателя. Каждый раз, когда Давид оставлял ее за столиком одну, чтобы подготовиться к следующему выступлению, появлялась дама, менеджер проекта, и составляла ей компанию.

О чем говорят за столиком с менеджером проекта, перед тем как спутник жизни начнет читать из своего бестселлера? В первый раз этот вопрос не возник, менеджер сама определила тему: какие чувства вы испытываете как партнерша мужчины, который прославился романом о любви?

Но во второй раз был черед Мари что-то сказать. И она обронила:

– Вы наверняка рады, что мероприятие все-таки состоялось?

Менеджер не поняла:

– Все-таки?

Зато поняла Мари. Давид ничего не отменял.

А потом вообще отказалась от этой мысли.

Не очень-то добрый знак.

Лила, Лила!

Я видел тебя на катке. Видел, как он держит тебя за руку. Как обнимает тебя за плечи. Видел, как ты смотришь на него.

Кто он? Это из-за него я больше не могу до тебя дозвониться? Из-за него ты больше не находишь времени для меня? Давно ли ты с ним знакома?

Лила, скажи мне правду. Что у тебя с ним? Ты же любишь меня. Тысячу раз говорила мне об этом, сто раз писала. В моем комоде лежат сто тридцать два твоих письма, и в каждом ты пишешь об этом, хотя бы раз. Ты любишь меня, тебе невмоготу без меня, ты все время думаешь обо мне, не можешь без меня жить.

Я в это верил, Лила. Всю жизнь строил на этом. Никогда, никогда я ни секунды в нас не сомневался.

Что я сделал не так? Скажи мне. Что бы это ни было, оно больше не повторится.

Лила, Лила, ты забыла обо всем? О наших планах, наших обещаниях, нашей ночи перед твоим отъездом в Лозанну? О множестве долгих месяцев, когда мы ждали друг друга?

Я видел тебя, Лила, как ты прижималась лицом к его плечу. И ты тоже меня видела.

Скажи, что это только игра. Жестокая игра, чтобы испытать меня. Чтобы возбудить во мне ревность. Ах, если б ты знала, как превосходно тебе все это удалось.

Лила, Лила, скажи мне правду. Я вправе ее узнать.

Или нет, не говори. Не знаю, смогу ли я ее выдержать.

Люблю тебя.

Среди публики кто-то шмыгнул носом. В остальном царила тишина. Все ждали продолжения.

Но буквы у него перед глазами расплывались, голос отказал. Он захлопнул книгу, встал и слегка поклонился. Только теперь послышались нерешительные аплодисменты.

Когда он подписывал книги, люди держались иначе, нежели обычно. Как посетители в больнице, которые толком не знают, как им вести себя с пациентом.