В Москве оценили дисциплинированность Арагона и Эльзы— положение Лили несомненно упрочилось. Это стало особенно очевидным после очередного приезда Арагонов в Москву, когда на них возлагалась отнюдь не иллюзорная надежда участвовать в созыве международного конгресса писателей (определенного, разумеется, направления) и в создании движения «сторонников мира».

Александр Фадеев — «вождь советской литературы», лукавый царедворец, который ничего никогда не делал без особого расчета, — еще с 1945 года начал восстанавливать свои отношения с Лилей, сопроводив подаренный ей экземпляр своего романа «Молодая гвардия» такой льстивой надписью: «Милой Лиле на память — добрую, добрую, — если возможно». Это «если возможно» является свидетельством его хорошей памяти: и он не забыл, а уж Лиля тем более, какую роль этот яростный рапповец играл в борьбе с Маяковским в последние годы его жизни.

Теперь он заигрывал с Арагоном, на которого в Кремле возлагали большие надежды: конец сороковых — не середина тридцатых. Была опасность, что сталинских апологетов в среде западной интеллигенции может и поубавиться, даже после того, как войска генералиссимуса вошли в низвергнутый Берлин. Важную роль в этой целенаправленной акции стал играть сталинский любимец Константин Симонов, поэт, прозаик и драматург, фронтовой журналист и автор стихов, которые знал тогда наизусть едва ли не каждый солдат: «Жди меня, и я вернусь, / Только очень жди». Но Сталин любил его за другие стихи: «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас? / Мы это чувствуем, мы это знаем, / Не мать, не сына — в этот трудный час / Тебя мы самым первым вспоминаем».

После войны Симонов вошел в руководство Союза писателей и обрел большую силу. В отличие от Фадеева и других своих коллег по писательской директории он был действительно талантливым литератором, живым, эмоциональным, не задушенным еще окончательно атмосферой парткабинетов. Часто бывая во Франции, он неизменно встречался с Арагонами, умело обрабатывал их в нужном Кремлю направлении и охотно подхватил идею Эльзы создать фильм о «советско-французском братстве» во время войны. Так началась работа над фильмом «Нормандия-Неман», где в авторском коллективе объединились Эльза Триоле, Константин Симонов и Шарль Спаак.

Благодаря этой работе Эльза стала чаще бывать в Москве. Кроме того, почти ни один визит в Москву французских писателей, художников, кинематографистов, музыкантов, актеров из среды левой интеллигенции (другие просто не ездили) не обходился без посещения Лили. Все они получали рекомендательные письма от Эльзы и Арагона, и всех Лиля с удовольствием привечала. Советские власти нисколько не мешали этим контактам: они входили в программу фасадного «демократизма» системы. А соответствующие службы извлекали из этих дружеских встреч еще и особую выгоду: вряд ли есть сомнение в том, что гостеприимный дом Лили и Катаняна был оснащен соответствующей аппаратурой — самой лучшей, какой эти службы тогда располагали.

В Париже Арагоны не могли пользоваться «закрытыми распределителями», хотя бы из-за отсутствия таковых, поэтому делили со всеми французами тяготы послевоенной жизни. Лиля отправляла им продукты в обычных почтовых посылках: крупу, сахар, консервы, кофе, чай. Советские власти это не запрещали, возможно, даже поощряли в пропагандистских целях: слыханное ли дело — не Париж кормит Москву, а совсем наоборот! Кое-что из продуктов (главным образом шоколад), как свидетельствует Василий Васильевич Катанян, воровали французские таможенники. Зато ответные посылки с одеждой, которые Эльза отправляла ей из Парижа, доходили в сохранности.