Из этого заколдованного круга попросту не было выхода. Очень многое объясняет такой эпизод, рассказанный художницей Валентиной Ходасевич и относившийся к марту или началу апреля 1930 года. Они ехали на извозчике, и Маяковский предложил Валентине, за которой он вовсе и не ухаживал, посидеть в кафе. Валентина отказалась. Маяковский вспыхнул. Со словами «Нет!.. Всегда и везде — нет...» он спрыгнул с извозчика и, не попрощавшись, удалился. Конечно, это была реакция уже тяжело больного, сорвавшегося человека, не вполне отдававшего отчет в своих действиях.

Лиля и Осип тем временем, дождавшись наконец английской визы, укатили в Лондон. На свидание с Еленой Юльевной у них оставались считанные дни: срок действия выданных им заграничных паспортов истекал через два месяца после пересечения границы. Стало быть, самое позднее 18 апреля им предстояло вернуться домой.

Без видимых причин события вдруг обрели фатальный характер к концу первой половины апреля. Маяковский стал требовать, чтобы Нора немедленно бросила Яншина и вышла за него замуж. События последних его дней описаны в литературе множество раз. Обратим внимание лишь на то, что он не внял настойчивой просьбе Лили не общаться с писателем Валентином Катаевым и вечер 13 апреля (впервые!) провел у него. Еще летом 1929 года Лиля писала ему в Ялту: «Володик, очень прошу тебя не встречаться с Катаевым. У меня есть на это серьезные причины. <...> Еще раз прошу— НЕ ВСТРЕЧАЙСЯ С КАТАЕВЫМ <подчеркнуто Лилей>».

Ни одной другой подобной просьбы мы в их огромной переписке не найдем. «С чем была связана эта просьба, — комментирует публикатор письма Бенгт Янгфельдт, — установить не удалось». Это странно, поскольку Лиля, с которой публикатор встречался множество раз и которая сама предоставила ему переписку для печати, могла бы, наверно, если бы захотела, объяснить причину своей необычной просьбы, изложенной, в столь категоричной форме. Причина была, видимо, очень серьезной — тончайшая интуиция не подвела Лилю и тут.

В этот вечер у Катаева много пили, резались в карты. Маяковский то и дело вызывал Нору в соседнюю комнату, в крайнем, возбуждении домогаясь ее согласия немедленно уйти от Яншина. Она возражала — то ли не верила в серьезность намерений Маяковского, то ли просто хотела сделать разрыв с мужем не столь болезненным. Все та же беда Маяковского: опять ему досталась женщина, принадлежавшая другому, он был вынужден воевать за нее или делить с опередившим его соперником. Это мучило, унижало. Та чрезмерная взвинченность, которую отмечали все, кто видел его в тот вечер, та грубость, которую он позволял себе по отношению к Норе, несомненно, подогревалась тем положением, в котором он опять оказался. Только Яншин, сидевший тут же и шпынявший Маяковского обидными шутками, все еще ни о чем не догадывался. А если и догадывался, то явно не обо всем...

Утром 14-го Маяковский привез Нору в свой рабочий кабинет, служивший им комнатой для свиданий. Извинившись за вчерашнюю грубость, он потребовал от нее немедленно бросить и театр, и мужа. Возможно, Лиля права, полагая, что, уязвленный вечными неудачами и унижениями, он просто хотел доказать самому себе, что Нора не устоит под его напором, подчинится его воле. Это был уже тяжко больной психически человек, нуждавшийся в немедленной медицинской помощи.

Но ведь Нора была не врачом, а всего лишь несчастной женщиной, оказавшейся между двумя жерновами. Она металась в тщетной надежде примирить непримиримое.