Для вящей убедительности версию подкрепляют телефильмом, показанным по Первому каналу как раз в тот день, когда Лимонова привезли в Саратов. События 11 сентября произошли уже после его ареста, но это сыграло обвинению на руку: НБП представлена в фильме как одна из ветвей «Аль-Каиды», изба на Алтае – как секретный тренировочный лагерь, куда стекаются сотни фанатичных боевиков, которых он и вправду хотел бы иметь в своем распоряжении, но реальность весьма далека от этих мечтаний. Вся тюрьма видела «Суд над призраком» (так называется фильм), все заключенные знают, что Эдуард – его главный герой, и теперь все называют его «Бен-Ладен», что хотя и лестно, но все же слишком опасно.

Условия содержания в Саратове кардинально отличаются от Лефортово: здесь заключенный страдает не от чрезмерной изоляции, а от ужасающей скученности. В камеры, рассчитанные на четверых, запихивают по семь-восемь человек. Когда Эдуард в первый раз зашел в свою, то выяснилось, что шконки все заняты, и он, молча, расстелил свой матрас на полу, находя вполне логичным, что последнему из пришедших достается самое плохое место. Слава тюремной знаменитости, репутация интеллигента, сидящего по политическим мотивам, добралась до Саратова прежде самого Лимонова, и этого было достаточно, чтобы его стали считать занудой с претензиями, и прием в тюрьме ему был обес печен не лучший. Однако он сразу показал себя простым и откровенным парнем, которому нужно только одно: сидеть ровно, не гнать волны, не навлекать неприятностей ни на себя, ни на других, и зэки оценили по достоинству мудрость нового сидельца, хотя каждый почувствовал, что за простецким видом кроется жесткий и сильный характер. Он не из тех, кто, видя ближнего своего что-то мастерящим, задает дурацкий вопрос: «Тебе помочь?» – а сам догадывается, что надо сделать, и делает, без всяких просьб. Он не любит лишних слов и жестов, не отлынивает от неприятных занятий, получив посылку, делится с другими и безоговорочно уважает неписаные правила, по которым живет тюрьма. Но и в этом он знает меру и спокойно и властно отстаивает собственную манеру оценивать окружающий мир и жить в нем. Поначалу многих удивляет, что он никогда не играет ни в карты, ни в шахматы, считая это пустой тратой времени: он или читает, или пишет. Но довольно скоро окружающие начинают понимать, что здесь нет никакого снобизма: просто он такой, вот и все. Но при этом, если кто-то испытывает затруднения, он всегда готов помочь написать письмо подружке и даже разгадать кроссворд. Не прошло и недели со времени его приезда, а общее мнение уже сложилось: мужик хороший.

За время работы над этой книгой случались периоды, когда Лимонов начинал вызывать у меня отвращение, и, рассказывая его жизнь, я боялся утратить ориентиры. Оказавшись в один из таких моментов в Сан-Франциско, я разговорился об этом с моим другом Томом Ладди, и Том, большой мастер разруливать подобные ситуации, понял все с полуслова. «Лимонов? У меня есть знакомая, которая его очень хорошо знает. Завтра, если хочешь, мы можем пообедать вместе». Так я познакомился с шестидесятилетней Ольгой Матич, чьи родители эмигрировали, спасаясь от русской революции: она преподает русскую литературу в Беркли и знает Эдуарда со времен его жизни в Америке. Когда вышел роман «Это я – Эдичка», слависты – как американцы, так и французы – задались недоуменным вопросом: как относиться к его автору? И довольно скоро все как один принялись его ненавидеть.