Вопрос же о том, сколько продлится их и его везение, оставался открытым, но обещал вот-вот закрыться. Колесницы империи Элабон надвигались на них, с каждым мигом становясь все громадней. Одна повозка с грохотом летела прямо на Дагрефа, тот — худой, безбородый, не имевший при себе ни меча, ни копья — выглядел самой легкой добычей из трех оказавшихся на земле северян.

Джерин кинулся на помощь сыну… очень медленно, подволакивая правую ногу, но оказалось, что Дагреф ни в чьей помощи не нуждается. Его никчемность и неказистость были на деле обманчивыми, это он перенял у отца. Будучи с виду совершенно незащищенным, Дагреф сжимал в руках хлыст, которым он только что настегивал лошадей (точно такой же, какой недавно превратил в змею Кэффер). Он ждал, а когда элабонская колесница придвинулась ужасающе близко, взмахнул хлыстом, ударив одну из лошадей по мягкому нежному носу.

Животное заржало от шока и боли. Оно остановилось как вкопанное и попыталось дать задний ход. Возница, естественно, этого не допустил, зато колесница пронеслась мимо Дагрефа, вместо того чтобы опрокинуть его и смешать с грязью. А когда ее развернуло, хлыст опять взвился в воздух. Возница взвизгнул столь же пронзительно, как до этого лошадь. Он схватился за глаза. Двое сотоварищей по экипажу подхватили поводья, выпавшие из его рук.

Но ни тому, ни другому не удалось удержать их. Непростительная оплошность, так как шанс у них был лишь один. Дагреф вновь щелкнул хлыстом. Один из элабонцев завопил. В следующее мгновение он снова взревел, так как Вэн вонзил ему копье в бок, — взревел и рухнул. Джерин вскочил в колесницу. Остававшийся невредимым имперский солдат оказался лучником. Для самозащиты у него имелся лишь кинжал, что вовсе не помогло ему оберечь себя. Перевалившись через поручни колесницы, он побежал прочь, воя и истекая кровью.

Убивать возницу казалось делом не очень-то честным, ибо тот по-прежнему не отнимал рук от лица. Однако в разгаре битвы понятие честности становилось весьма относительным. Джерин зарубил возницу своим мечом, перекинул осевшее тело через борт колесницы и схватил поводья. Он открыл рот, чтобы позвать Вэна и Дагрефа, но те уже сами запрыгивали в повозку.

Лис церемонно передал поводья сыну.

— Думаю, ты знаешь, что с ними делать, — сказал он.

— Он умеет управляться и с другими вещами, — заметил Вэн, широко улыбаясь. — Не так ли, дорогой Дагреф Хлыст?

— Кто… я?

Дагреф выглядел невероятно довольным собой.

Люди по-разному обзаводятся прозвищами. Если ты очень бледный или очень толстый, то можешь получить кличку еще до того, как начнешь ходить. Или вообще не получишь. Так и будешь добавлять к своему имени имя родителя всю свою жизнь. А вот заслужить прозвище на поле брани дано не каждому. По правде сказать, очень и очень немногим.

— Дагреф Хлыст, — согласился Джерин. — Все-таки лучше, чем Дагреф Умник, или Дагреф Зануда, или…

— Поскольку хлыст все еще у меня в руке, — многозначительно заметил Дагреф, — благоразумный человек оставил бы подобные высказывания на потом.

— Благоразумный человек не стал бы делать очень многое из того, что я позволял себе в жизни, — парировал Джерин.

— Ты благоразумнейшее создание из всех, кого я знаю, — тут же заявил Вэн.

— Может, и так, но это говорит не в пользу тех, кого ты знаешь, — возразил Джерин.

Он имел в виду, разумеется, Фанд, но сохранил достаточно рассудительности, чтобы о ней не упоминать. Вместо этого он сказал:

— Насколько, кстати говоря, благоразумно раскатывать на колеснице, когда ни у одного из нас нет лука?

— Тебе надо было забрать лук у того имперского олуха, которого ты вышвырнул из повозки, — сказал Вэн.