— И на здоровье, — сказал Джерин, вновь пожимая плечами.

Как и Вэн, Адиатанус не пропускал ни одной юбки. Глядя на Лиса, трокмэ засмеялся:

— Слушай, ты ведь еще не так стар, чтобы в штанах у тебя ничего не шевелилось. Когда это происходит, почему бы не выпустить своего шалунишку наружу и не позволить ему поиграть? Множество девушек лягут с тобой только ради того, чтобы потом всем рассказывать, что они спали с самим королем.

— Но я вовсе не хочу…

Джерин примолк. То, что он собирался сказать, не отвечало правде. Женские чары не оставляли его равнодушным, особенно вдалеке от Силэтр. Но то, что он предпринимал в связи с этим (верней, чего не предпринимал), являлось уже совсем другим делом. Поэтому окончание фразы пришлось изменить.

— Я не хочу усложнять себе жизнь. Сколько у тебя незаконнорожденных детишек?

— Немало, полагаю, — отвечал трокмэ, снова рассмеявшись. — Не так много, как у Райвина, наверное, но зачатие каждого из них связано у меня с приятными воспоминаниями.

— Вот и хорошо, — сказал Джерин. — Я ведь не мешаю тебе жить так, как тебе нравится. Почему ты не можешь смириться с тем, как живу я?

Адиатанус снова нахмурился:

— Хочу под тебя подкопаться, а ты не сердишься. Как же тогда мне разругаться с тобой?

— Я в ссоре со Свериласом Увертливым, а не с трокмуа, — ответил Джерин. — Ты мой союзник и мой вассал, а Сверилас — мой враг. — Он криво усмехнулся, — Но когда мы были молоды, ни один из нас не поверил бы, что такое возможно. Ни на мгновение.

— Это верно, — согласился Адиатанус. — Пф, как же мы ненавидели одно твое имя на том берегу Ниффет. Уж больно ты был хорош, даже слишком хорош, завязывая нас всех в узлы каждый раз, когда мы пытались переправиться через реку. И когда нам наконец удалось закрепиться на южном ее берегу, кто, как не ты, постоянно нам досаждал и помешал переселению многих? А теперь я твой вассал, и у нас общие враги, как ты уже мне напомнил. Да, это странно, очень и очень, даже страннее странного, вот как.

— Если я могу мириться с такими, как ты, — произнес задумчиво Джерин, — то почему бы мне не смириться — что я и делаю — с одеялом, брошенным на голую землю?

— Именно за твою доброту и мягкий нрав я впервые и назвал тебя королем, — сказал Адиатанус и пошел прочь, качая головой и посмеиваясь.

На следующее утро Маева, лицо которой светилось от сознания собственной важности, прискакала верхом с передовой линии, отгораживающей городок от южан, и привезла с собой толстого евнуха, который сопровождал Лиса в пещеру Сивиллы.

— Он сказал, что ему необходимо поговорить с вами, лорд король.

— Я тоже буду рад поговорить с ним, — ответил Джерин и повернулся к священнику. — Ну?

Евнух неуклюже распростерся перед ним, словно перед статуей прозорливого Байтона.

— Лорд король, вы должны спасти святилище от осквернения! — взмолился он.

— Встань, — нетерпеливо приказал Лис. Когда священник поднялся, он резким тоном спросил: — Кто говорит, что я должен?

— Если вы не вступитесь, лорд король, надменные негодяи, пришедшие из-за гор, разграбят богатства, накапливаемые в нашем храме веками.

Священник явно готов был разрыдаться.

Джерин же со своей стороны как раз и надеялся, что эти богатства (и выставленные во дворе святилища, и спрятанные под землей) заставят Свериласа забыть о нем на какое-то время.