|
Выбрала второе. Земля оказалась не только грязной, а и холодной: октябрь, как никак… Аланис жалели все: встречные крестьяне, хозяева харчевен, паломники – даже однорукий дед, даже горбунья с клюкой. Она в ответ их презирала: и каждого в отдельности, и всех скопом. Плевалась ядом. Ненавидела сострадательных дураков: падальщики, кормятся чужим несчастьем. Ненавидела герцога Лабелина: отчего, тьма сожри, он не привел в порядок дороги? Ненавидела Эрвина: почему его войско ползет так медленно?! Питаясь презрением и злобою, как двигатели тягача питаются искрой, упрямо шла, шла, шла на север.
По крайней мере, их нередко кормили. Помочь паломнику – святое дело. В отличие от самой Аланис, крестьяне Южного Пути верили в это. А уж сейчас паломников считали и вовсе героями-мучениками – ведь они идут прямиком в земли когтей и, наверняка, будут убиты. Счастье, если хоть помолиться успеют! Думая об этом, крестьяне не жалели харчей. Сами садились за стол вместе с паломниками, расспрашивали, трогали горб женщины и культю старика – на удачу. Просили благословенья у отца Давида, жалели Аланис: – Бедняжечка… как же ты до гор дойдешь?.. Она раздобыла обувь, но жалеть ее продолжали. Возможно, потому, что обувью являлись лапти. В них Аланис напоминала себе корову в бальном платье… Мерзкая, нищая, жадная земля! Пускай Эрвин камня на камне от нее не оставит! Потом встретили целую череду путевцев, несущих котомки с пожитками. Беженцы. От них узнали: армия северян недалеко – в двух сутках пути. Где стоят?.. Вон там, за Погремушкой, заняли Нижний Дойл. Ночью Аланис оставила спутников. Тихонечко вышла из сарая, где спали, двинулась в ту сторону, где через час-другой должно было взойти солнце. Отец Давид нагнал ее спустя полмили. – Миледи, я пойду с вами. Он, вроде как, поставил перед фактом, и ей это не понравилось. – Это еще зачем? Сама справлюсь, отче! – Одной девушке опасно в таких местах. – Сказала – справлюсь. – Позвольте мне помочь вам, миледи, – попросил священник.
– Ну, что тут было делать, милый Эрвин? Раз уж он так просил, то я согласилась. Давид – хороший человек, захотела сделать ему приятное. И вот, спустя сутки, нам встретились ваши кайры. Что было дальше – знаете. Так закончила свою повесть леди Аланис Альмера. Эрвин высказал ей положенное число комплиментов – как рассказчице и бесстрашной путешественнице. Аланис небрежно отмахнулась: «Ах, пустое!» – и насладилась красотой собственного жеста. Однако она погрешила против истины, излагая концовку.
– Позвольте мне помочь вам, миледи, – попросил священник. – Ступайте к вашей пастве. Помогать паломникам – святое дело. – Вы нуждаетесь больше их, – сказал отец Давид. Она нервно рассмеялась: – Какой абсурд! А священник сказал: – Самое горькое на свете – это слезы сильного человека. – Где вы видели слезы?! – огрызнулась Аланис, но… Как-то так вышло… ужасно нелепо… Словом, она села и зарыдала взахлеб. Задыхалась, умывалась слезами, со всхлипами глотала воздух. Грязное, жалкое чучело… о, боги!.. Отец Давид гладил ее по спине и говорил: – Поплачь, девочка. |
