Шоу начнётся спустя два часа сорок четыре минуты. О секундах мелочиться не будем. Не время.

Массовое мародёрство. НО пиво почему-то никто не берёт. Консервы, колбаса — это да, водка да. А вот пиво… Мне больше достанется.

Ёлы, оказывается, вот о чём я всю жизнь мечтал. Пролезть в разбитую витрину, через двери неинтересно. Выбирай, какое пивко больше нравится. Хочешь светлое? — нет проблем! Тёмное? — нэма пытань! «Балтика»? «Гёссер»? — да хоть ноги мой!

Спешу насладиться — столько сортов попробовать не успел. Опорожняюсь тут же, не отходя от кассы.

Бля, я же безмерно счастлив, мне не о чем жалеть — ЛИШНИЕ ДНИ?! — да какие они, в анус, лишние?! Моё всё, всё моё, не о чем жалеть — зола это всё. Скоро.

Мне всегда хотелось написать роман о моих друзьях, о наших синьках — роман в трёх томах, и назвать «Пиво и водка», по аналогии с «Война и мир». Но без войны. Жаль, без войны не получится. Да и романа не будет: не успел я, всё как-то времени не было. А начиналось бы сиё творение так.

Однажды кто-то слишком трезвый посмотрит на меня и скажет:

— Ты не родился в рубашке. Ведь что такое счастье? Не знаешь? Так зачем тебе неизвестно что?! Ты выбрал здоровье, и всё, и не нужны тебе всякие глупости. Ты родился в противогазе и с одноразовым шприцем вместо члена. Ты — 199-й чернобыльский мутант.

А я в ответ закашляюсь и сплюну кровью, скривлюсь от боли и перепугано полезу рукой в расстёгнутую ширинку…

Да, именно так.

Я бы поставил точку в конце, вышел на площадь: там бы стояли ВСЕ ОНИ — живые и вечно живые. И я сказал бы им речь. Я залез бы на высокую трибуну, жадно припав к рупору.

Мы не панки.

И никогда панками не были.

Мы не торчали от «Sex Pistols», нам хватало «Offspring». Ни у кого из нас хаер не подпирал небо гордым дрэдом фиолетового цвета, но все мы были презираемы — за длинные патлы, серебро в ушах и грязную рванину на теле.

Мы не панки.

И никогда панками не были.

Никто из нас не нюхал кокаин, не портил вены иглой. У нас нет потребности накружить дядьку и вмазаться чёрным. Нам это не нужно — мы расслаблялись иначе.

Мы не уходили из дома, не жили в коммунах — мы обитали в подъездах, курили на крышах, бренчали на кухнях и тискали девочек в беседках детских садов. Мы лояльны, Пан Президент! Мы не толпились на демонстрациях и не поддерживали акции протеста — мы не верим, что ЗДЕСЬ можно хоть что-то изменить к лучшему — мы ненавидим политику больше, чем политиков.

Мы думали, что LIVE FAST, DIE YOUNG будет нашим девизом до конца — к сожалению, мы не ошиблись. Трупы, которые остались после нас, вряд ли хороши даже в качестве навоза: этим пеплом можно удобрять разве что минные поля.

Мы не панки.

Мы даже не рокеры.

Просто у нас была такая игра. Просто у нашей игры были такие правила.

И, похоже, нам скучно играть по старым правилам: наши машинки, танчики и пасочки не помещаются в развалившейся песочнице. Пора подняться, отряхнуться и топать продавать себя. Чтобы купить других.

Всему своё время.

Да, именно так я и закончу свою речь: «Всему своё время». Это мудро звучит. А ОНИ ВСЕ — живые и вечно живые — захлопают и улыбнутся до ушей, и мы будем счастливы, мы будем вечны. Только я никогда не скажу эту речь. И мы, молодые, никогда не потопаем продавать себя — чтобы купить других! — потому что сегодня всё закончится.

Дальше — ВЕЧНОСТЬ. Или пустота. Или Бог. А впрочем, какая разница?

— Молодой человек, вы не подскажите который час? — рядом со мной тётенька бомжеватого телосложения.