Изменить размер шрифта - +
Удар был болезненным и напомнил ему о затаившейся в груди небольшой боли, про которую он все время пытался забыть, но сердце, пожалуй, стало биться ровнее, да и зубы перестали стучать как в лихорадке, и ему стало легче говорить. Фонарик в руках превратил его из испуганного зверька опять в мальчика.

— Фонарик у меня! — крикнул он.

— Молодец! Поводи им из стороны в сторону. Это поможет нам определить, как глубоко ты забрался. Оказывается, ты не так далеко, как мы думали.

Кен поводил фонариком, как ему было велено, и дядя Боб, словно удивившись, с казал:

— Отлично. Значит, не больше тридцати футов.

— Но должно ведь быть шестьдесят! — воскликнул Кен.

— Почему это?

— Шестьдесят, — стоял на своем Кен, — Должно быть шестьдесят.

— С чего ты взял?

— Ведь это шурф. Это — шурф китайцев.

— Господи боже, парень! Что ты говоришь? Конечно, нет.

— Нет, это — шурф китайцев. Я знаю.

Голова и плечи дяди Боба, которые Кен все время видел, вдруг куда-то исчезли. Голоса стихли. Кен больше их не слышал.

— Я уверен, что это — шурф, — пробормотал он про себя. — И им это тоже известно. Они опять лгут.

— Кен! — Снова дядя Боб, — Мы бросим тебе веревку. Ты умеешь вязать морской узел?

— А что такое морской узел?

— Ладно, не беспокойся. Я сам его завяжу. На конце веревки будет петля. Ты наденешь эту петлю себе на ноги, как надевают штаны, и подтянешь ее до подмышек. Она должна быть крепко затянута. Если получится не очень крепко, я сделаю петлю меньше. Понятно?

— Да, дядя Боб.

— Через минуту мы спустим веревку. А пока старайся поменьше двигаться.

— Почему, дядя Боб?

— Что почему?

— Почему мне нельзя двигаться?

Наступило молчание, которое Кену не понравилось. Он понял, что что-то не так. Затем дядя Боб сказал тем же монотонным голосом (звучащим глухо в колодце), которым некоторое время назад говорила и тетя Кэт:

— Если это шурф, Кен, а мы вовсе так не думаем, он должен быть глубиной в шестьдесят футов. Ты не на глубине в шестьдесят футов, ничего подобного. И то, что ты не переломал себе ноги или еще что-нибудь, дает основание предположить, что ты упал на что-то мягкое, по-видимому на пробку из перегноя, под которой находится грязь или вода. Я не уверен, парень, я могу только догадываться: на что-то мягкое, вроде сена. Ты должен всеми силами стараться не шевелиться, чтобы то, что находится внизу, тоже не пришло в движение. Ясно?

— Да, дядя Боб.

 

— Молодец… Ты не голоден? Может, хочешь что-нибудь пожевать?

— Хочу, дядя Боб. Спасибо.

— Мы привяжем к веревке пакетик с орешками, поэтому, когда веревка спустится, не забудь его снять.

— Спасибо, дядя Боб.

Голова и плечи снова исчезли из похожего на вырванную страницу отверстия, куда проникал дневной свет, пропали и голоса. Кен больше ничего не слышал. (Дядя Боб сказал: «Не нравится мне, что парень такой вежливый. Это меня беспокоит. Это неестественно».)

Кен обвел лучом фонарика свою темницу. Наверху она была прямоугольной формы и узкая. Еще совсем недавно он сам думал, что люди, вероятно, смотрели в нее, как в могилу. Такой она была узкой. Он видел могилы по телевидению. Правда, эта была, скорей, похожа на пещеру, не пещера, а похожа на пещеру. В одном месте она обвалилась. Часть земли много лет назад сорвалась со стены и рухнула в глубину, где тьма была такой густой, как деготь в котле.

Место это обмыло водой.

Быстрый переход