– Куда тебя ранил камаитати?

Я замешкалась, чувствуя, как ускорился стук сердца под кимоно. Он был так близко! Свиток надежно спрятан под фуросики у меня за плечом, но вдруг он его заметит? Вдруг подберется так близко, что почувствует его присутствие?

Тацуми не шелохнулся, ожидая моего ответа. Его глаза не выказывали никаких чувств, лицо оставалось бесстрастным. Я помедлила немного, а затем осторожно приподняла подол кимоно и показала ему длинную, прямую рану на бедре. Она была ярко-красной, выглядела устрашающе и болела, как десяток осиных укусов, но крови по-прежнему не было. Почему-то от того, что я на нее взглянула, боль только усилилась.

Тацуми даже не поморщился. Плавным движением он обмакнул в зеленую жижу два пальца, потянулся ко мне и уверенно нанес ее на рану.

– Ite! – простонала я и отдернула ногу от одновременно внезапной, головокружительной боли и небрежности человека, сидящего напротив меня. Он посмотрел на меня с удивлением, будто не понимая мою реакцию.

– Это целебная мазь, – пояснил он. – Она ослабит боль и защитит рану от заражения. – Он потянулся к моей ноге, но я снова отпрянула, и он нахмурился. – Тебе что, не нужно лекарство? Необходимо залечить рану как можно скорее, иначе пойдет кровь. Дай мне посмотреть.

– Мне очень больно, – процедила я, вновь приподнимая подол и обнажая перед ним рану. – Может, тебя, Тацуми, ёкаи с серпами уже ранили, но со мной такое впервые, и мне больно. Пожалуйста, будь поласковее.

– Поласковее, – повторил он и снова озадаченно взглянул на меня, как будто впервые слышал об этом понятии.

– Ну да. По-доброму. Нежно. Не так, чтобы мне казалось, что нога вот-вот отвалится, – пояснила я, но взгляд у него по-прежнему оставался непонимающим. Я помрачнела. – Ты что, никогда до этого не лечил раны?

– Лечил, разумеется. Но задача всегда состояла только в том, чтобы как можно быстрее и эффективнее добиться улучшения. Показывать боль – это слабость, ведь все сразу видят твое состояние, а враги могут воспользоваться твоей уязвимостью.

– Вот оно что. – Я начинала лучше понимать моего хмурого и опасного спутника. – Мне кажется, нас по-разному воспитывали.

Он склонил голову и оценивающе поглядел на меня фиолетовыми глазами.

– Тебя не наказывали за проявление слабости после ранения?

– Нет. Дэнга-сан как-то сказал, что нет нужды наказывать меня, если я поранюсь во время своих дурацких выходок, потому что раны как раз и научат меня не повторять этих глупостей.

Тацуми нахмурился.

– Не понимаю.

– Так, например, я узнала, что не стоит лазать по крыше храма в полночь, да еще и в ливень. И что если хочешь выскочить из шкафа и напугать мастера боевых искусств, будь готов увернуться от удара. А если хочешь спрятаться от разъяренного медведя на дереве, сперва проверь, нет ли там осиных гнезд.

Тацуми молча глядел на меня с легким изумлением. Я вздохнула.

– Учитель Исао учил нас проявлять доброту и терпение во всем, особенно когда кто-то ранен, – продолжила я. – Он говорил, что забота о душе не менее важна, чем забота о теле. – Пока я всматривалась в суровое, ничего не выражающее лицо Тацуми, меня вдруг посетила страшная мысль. – К тебе что, никто никогда не был добр, да?

– У тебя кровь идет, – сообщил Тацуми, и я, замолчав, опустила взгляд на ногу и увидела, что по коже побежала алая струйка. Тацуми быстро прижал к порезу кусочек ткани, пока кровь не капнула на пол, и я заскрипела зубами от боли. Пока он промывал и перевязывал рану, разговоры стихли. Возможно, на этот раз он действовал чуть аккуратнее, но нежности в его движениях не было.