Формы его произведений все так же художественны, но это уже не тот бойкий стих, который, как рассыпавшийся луч солнца, сверкал и играл по жизни: нет, последние стихи Пушкина – это волны бытия, проходящие перед упоенным взором зрителя в спокойном величии. Если вы не читали «Медного всадника», то, чтобы заставить вас прочесть его, просим вас, вглядеться в неисчерпаемую глубину сокровенной красоты его, хоть вот в этом отрывке:

         Боже, боже! там —

         Увы, близехонько к волнам,

         Почти у самого залива —

         Забор некрашеный, да ива

         И ветхий домик: там они,

         Вдова и дочь, его Параша,

         Его мечта… Или во сне

         Он это видит? Иль вся наша

         И жизнь ничто, как сон пустой,

         Насмешка рока над землей?

         И он как будто околдован,

         Как будто к мрамору прикован,

         Сойти не может! Вкруг него

         Вода – и больше ничего!

         И обращен к нему спиною

         В неколебимой вышине.

         Над возмущенною Невою

         Сидит с простертою рукою

         Гигант на бронзовом коне.

А этот хор русалок —

         Веселой толпою

         С глубокого дна

         Мы ночью всплываем;

         Нас греет луна.

         Любо нам порой ночною

         Дно речное покидать,

         Любо вольной головою

         Высь речную разрезать,

         Подавать друг дружке голос,

         Воздух звонкий раздражать,

         И зеленый влажный волос

         В нем сушить и отряхать.

Не правда ли, что этот дивный хор – совершенно новое явление все той же неистощимой жизни, совершенно новый аккорд все той же неисчерпаемой любви?.. Но мы еще передернем декорацию жизни и покажем ее новые стороны: вот рыцарская баллада —

         Жил на свете рыцарь бедный,

         Молчаливый и простой,

         С виду сумрачный и бледный,

         Духом смелый и прямой.

         Он имел одно виденье,

         Непостижное уму;

         И глубоко впечатленье

         В сердце врезалось ему.