|
Нет разговорного у русских языка! Каким же языком вы говорите сами? Каким же языком теперь я спорю с вами? Нет разговора! так! не будет до тех пор, Пока не надоест нам чужеземный вздор, Пока не захотим по-русски мы учиться. Теперь, благодаря ученью, можно льститься, Что мы все русское полюбим, все свое; Теперь сбывается желание мое: Французский ваш жаргон уж многие бросают, И… дамы, наконец, по-русски понимают! И вы неправы, я еще вам повторю.
Фиалкин
За что ж вы сердитесь? Я просто говорю, Что не богаты мы хорошими стихами. Кто ж в этом виноват?
Теоров
Вы, сударь!
Фиалкин
Я?
Теоров
Вы сами И вам подобные, которым все свое Не нравится, кому противно в русских все, Которым Кребильон известен весь до слова, А скучны лишь стихи «Димитрия Донского»; Которые, сударь, везде наперерыв Читают Мариво, Фонвизина забыв, И, выбрав Демутье предметом обожанья, Бессмертной «Ябеды» не знают и названья! Театра нашего вот вечные враги!..
Опера-водевиль в трех действиях «Три десятки, или Новое двухдневное приключение», одобренная к представлению 24 сентября 1825 года, вероятно, была сыграна в том же году. «Три десятки», хотя несколько чувствительного и даже серьезного содержания, должны были, по своим прекрасным куплетам, доставить Писареву новое торжество. Но тут было особенное обстоятельство, помешавшее его успеху. Там находился всем известный тогда куплет: куплет весьма натянутый и даже плохой, но возбудивший страшный шум в партере выходкой против Полевого. Издатель «Телеграфа» был тогда в апогее своей славы, и большинство публики было на его стороне. Вот куплет:
В наш век, на дело не похоже, Из моды вышла простота, И без богатства ум – все то же, Что без наряда красота. У нас теперь народ затейный, Пренебрегает простотой: Всем мил цветок оранжерейный, И всем наскучил полевой. |
