Кое-чем – например, неорганизованностью, небрежностью, желанием внутренне постоянно находиться на связи с тем, что диктует мысль, склонностью к повторам – он походил на Гертруду Стайн. Вернее, это Гертруда Стайн походила на Пеги, которого, возможно, никогда не читала. Хотя стилистические предпочтения у них были очень разными. Излюбленными причудами стиля Пеги, наряду с ритмом походного марша, были неожиданные и непривычные отступления, нагромождения прилагательных – по три-четыре подряд без запятых – или цитаты, врезанные в текст таким образом, будто они естественная составная часть мысли самого эрудита. Вот пример:

«Я напрасно старался, я напрасно защищался: внутри меня, вокруг меня, надо мной – не спрашивая моего мнения – все наперебой спешили сделать из меня крестьянина вовсе не с Дуная, что отдавало бы литературщиной, но попросту из долины Луары, сделать меня дровосеком из леса, тоже отнюдь не бессмертного Гастинского, но, как и он, обреченного на гибель Орлеанского, сделать виноградаря с берегов Луары, выросшего на их песках…» Да, он был виноградарем, но отучившимся в лицее, а после в Эколь Нормаль и неспособным удержаться, чтобы не помянуть Ронсара вслед за Лафонтеном. «И мне стоит все же заявить, что именно мы, парни с Луары, говорим на самом чистом французском».

Он говорил на чистейшем французском языке, но злосчастный Шарль Виктор Ланглуа был не совсем не прав, когда обвинял Пеги в том, что он грешит бессвязностью изложения без начала и конца и проявляет склонность к аллитерациям и литаниям. Верно, что его «Кайе», как и «Деньги», «Клио», «Виктор Мари, граф Гюго», «Дополнительная заметка о Декарте и картезианской философии», не имеют ни начала, ни конца, ни введения, ни заключения. Верно, что Пеги заводит свои жалостные песни, перенасыщенные цитатами, не зная, куда они его выведут. Но верно и другое: его журнальные статьи в «Кайе» были прекрасны и остаются прекрасными и сейчас, когда перестали быть злободневными, – ты шагаешь вслед за их строками, как за полковым оркестром. У Гюго есть удивительное стихотворение под названием «Ibo» («Пойду»), в котором герой не сходит с места, и, по мнению Алена, это одно из самых прекрасных его стихотворений. Так и с Пеги. Он воплотил в себе «сотни и тысячи, сотни тысяч людей идущих, отмеряя один и тот же шаг, умирающих одной и той же смертью, вечно нетленных…».

V

Таковы уж они, мои французы, – говорит Бог, – они не без изъянов.

Какое там! У них полно изъянов.

У них больше изъянов, чем у других.

Но со всеми своими изъянами они мне куда милее, чем другие, – те, у кого изъянов намного меньше.

Я люблю их такими, какие есть. А совсем без изъянов – только я один, – говорит Бог.

Пеги, как Бог из его стихотворения, любил французов такими, какие они есть. И для него это был единственный способ кого-то любить. Так давайте же и мы любить Пеги таким, каким он был. Тяжеловатым, хаотичным. Подобным грунтовой дороге, где комья тучной земли пристают к мысли. Дороге, идущей круто вверх, с участками, на которых у вас перехватывает дыхание, но заканчивающейся дивным видом на окрестности. Это трудный, неудобный, пролегающий во тьме между крутыми склонами путь, и ведет он прямо на равнину, выкошенную пулями.