— А, лейтенант Глан.

— Юла «Пана» знает чуть не наизусть.

Юла. Очень мило и смешно.

Девица в телевизоре, между тем, говорила: «Блаженство кротких и нищих духом — оригинально, чудно, блеск!» — «Оригинально!» — отрывисто вторил кокетливый брюнет. — «Невинность, девственность — уродство или юродство? Впрочем, это все не про нас». — «Не про нас! Творцам приходится, хотя бы в воображении, проживать изощренности своих персонажей. Как вам, такой юной, это удается?» — «Сама удивляюсь!» — Девушка беспечно рассмеялась, брюнет настаивал: «Вы умеете соединить как будто несоединимое: мистическая эротика… или эротическая мистика… Это нечто!» — «Так это не я сочиняю, — со смехом заявила Юлия Глан, — а мой гений, мой Ангел-хранитель». — «Вы намекаете — демон-искуситель?» — «Вы намекаете — я продала кое-кому душу? Как старомодно!» Уже посмеивались оба. — «Вот ведь чувствуется, Юленька, что у вас богатый опыт!» — «По жизни я человек скромный, пустое место, не по моей воле вдруг загорается божественный огонь». — «Вы серьезно?» — игриво усомнился ведущий передачи «Русский Логос». — «Да, представьте себе!» — «Пусть это представят тысячи ваших поклонников, которые сейчас нас смотрят в прямом эфире. Но прежде чем мы поговорим о романах Юлии Глан, получивших престижные премии в Париже и в Москве — Бункера и Антибункера — рекламная пауза!»

Маня нажала на пульт, в наступившей тишине я услышал свой голос:

— Что же она пишет? — мне было нехорошо (физически) и страшно (метафизически).

— Порнографию, — был ответ.

Я обернулся: это сказал отец. И уточнил:

— Хуже чем порнографию.

Они все стояли в полумраке прихожей, светотени от экрана пробегали по лицам; подумалось: суд присяжных.

— Тогда ее надо остановить.

— Каким образом?

— Я поговорю с ней.

— Да вам-то что за дело? Кто вы такой?

Платон Михайлович, опередив журналиста Страстова, выступил: внук, мол, и наследник адмирала Черкасова, писавшего морские повести. «А, помню, порядочный человек», — кивнул Старцев; из телевизора донеслось: «Тайна моего творчества…»

— Выключи!

— Папа, надо же узнать эту тайну.

— Я прошу тебя.

Маня послушалась, мы — почему-то парами под конвоем «живого классика» — вернулись в выпивальную комнату и выпили. Тимур, закусывая соленым огурчиком, произнес примирительно (или, напротив, провокационно):

— Как это ни прискорбно по высшему счету, Федор Афанасьевич, свидетельством ее правильной линии является все возрастающий успех в цивилизованном мире. Ведь непрерывные переиздания…

— Дешевка! Реклама! — бросил Старцев, а Джон Ильич взвился, как застоявшийся конь:

— Вот уж не дешевка! (Я понял подоплеку его скандального появления.) Не буду называть цифр, не буду, под раскаленным утюгом не буду! — замахал руками. — Каждый роман обошелся в копеечку, но каждая копеечка вернулась с детками. Особенно «Двуличный ангел», который получил Анти…

— Да знаем! — повела Тихомирова дымящейся сигаретой в левой руке и осушила бокал красного вина; ленивые жесты, ленивая поза полного тела; но эта ее безмятежность показалась мне обманчивой из-за сверкающих беспокойных глаз. — Копеечная культура.