Тут вошел этот парнишка со своей девушкой. Он заказал гамбургер и колу, она — ванильный коктейль. Он взял поднос, поискал свободный столик — их не было — и встретился взглядом со мной. Он подошел и на плохом английском спросил, нельзя ли подсесть ко мне. Он не был китайцем. Китаёзы скорее умрут, чем сядут за один столик с нашим братом. Или плюхнутся, не спросив разрешения, словно ты пустое место. Одно из двух. Я кивнул, стряхнув пепел с сигареты. Он очень вежливо поблагодарил меня по-английски. «Супасибо барисоё», — сказал он.

Девушка точно была китаянкой, готов поклясться, но разговаривали они по-японски. У парня был футляр с саксофоном и маленький рюкзак, на котором еще болталась бирка авиакомпании. Они, похоже, едва-едва школу закончили. Ему не помешало бы как следует выспаться. Они не обнимались и не лизались, как принято у китайской молодежи в наши дни. Просто держали друг друга за руку через столик. Я, конечно, не понимал, о чем они говорят, но, по-моему, они строили планы на будущее. У них был такой счастливый вид. И воздух между ними так раскалился, что я подумал — они еще не спали друг с другом. Не было этой ленцы, выражения самоуверенной собственности, которое появляется после первых нескольких раз.

Если бы в этот момент из заляпанной бутылки с кетчупом вылез Мефистофель и сказал: «Нил, если я превращу тебя в этого парнишку, согласишься отдать душу дьяволу на веки веков?» — я бы ответил, не задумываясь: «Забирай, на хер, скорее». Японский он там парнишка или нет.

Я посмотрел на свой «ролекс»: четверть первого ночи. Что за жизнь.

Я ошибся насчет неба. Оно не белесое, нет. Если присмотреться — скорее цвета слоновой кости. А над вершинами гор, жемчужными от солнца, видно сияние.

И море не пустое. Там, вдали возвышаются острова. На горизонте, справа.

Как четыре росчерка кисти на новом свитке, который висит в комнате госпожи Фэн, четырьмя этажами выше нас.

Так-так. Нил, позволь напомнить тебе кое-что. На твоей кредитной карте значится сумма, которой позавидовал бы сам Билл Гейтс. Твой развод будет стоить тебе почти всех денег, которые ты считаешь своими. Юристы, замазанные в таких делишках, как ты, никогда не опаздывают на встречи с господином Вае. Тайваньские магнаты-судовладельцы завтракают с политиками столь влиятельными, что по мановению их руки небоскребы могут тронуться с места.

Десять секунд до третьего гудка! Размышляй над своими жизненными проблемами во время обеденного перерыва — ха, когда это у меня в последний раз был обеденный перерыв, — не важно, когда угодно, но только не сейчас. А сейчас немедленно, сию секунду, прыгай на этот чертов паром. Больше повторять не буду.

От магазина галопом бежит человек. Энди Как-его-там. Помню его в лицо с тех времен, когда посещал поло-клуб на острове Лантау. На этом чертовом острове не найдешь ни одного чертова пони. Галстук от Ральфа Лорена развевается на ветру, как змея, шнурки на ботинках развязались. Да, Энди Как-тебя-там, ты должен сейчас в оба смотреть под ноги — того и гляди свалишься и лоб разобьешь, а Джилл слетит с горки.

— Задержите паром! Погодите!

Ба! Прямо Лоуренс Оливье, а не Энди Как-его-там.

Неужели вот так и она смотрит на меня? Равнодушно, с примесью насмешки?

Китаец-дежурный возле турникета — наверное, сводный кузен брата-близнеца водителя автобуса — нажимает на кнопку и запирает турникет. Энди Как-его-там завершает свой полет, хватается за преграду и, с трудом удержавшись, чтобы не завыть, как обезумевший арестант за решеткой, умоляет:

— Пожалуйста!

Китаец-дежурный едва заметно кивает на табло «Паром отбывает».