Вошли в просторную комнату, почти пустую. Из мебели только стол, стоявший у стены, и расшатанный стул. На стенах струпьями висели обои, придавая помещению еще более унылый вид.

— Садись, — указал Романцев задержанному на стул. Тот повиновался и в ожидании посмотрел на Тимофея. — Мне все ясно. Ты — диверсант. Твое дело будет передано в военную прокуратуру. Военные следователи — люди суровые. Разговаривать с тобой долго не будут, а я со своей стороны обрисую правильную картину. По закону военного времени за предательство родины и за сотрудничество с немцами тебя ждет расстрел! — Капитан сдавленно сглотнул. — Нам известно, что здесь ты находишься не один. В твоей группе было не менее пятнадцати парашютистов, и, при условии, что ты поможешь нам их найти, обещаю тебе, ты избежишь расстрела. Факт добровольного сотрудничества с военной контрразведкой будет отражен в твоем деле. Итак, я тебя слушаю… Долго ждать не собираюсь, мне еще твоих… коллег нужно отлавливать.

— Вы обещаете, что сохраните мне жизнь?

— Послушай, капитан… или кто ты там по званию в абвере… Я знаю, о чем говорю. Это в наших силах… Не ты первый и, к сожалению, не ты последний. Все зависит от того, насколько ты будешь с нами откровенен.

— Хорошо… Я расскажу вам все… Меня зовут Абрамов Вячеслав Игоревич. Я действительно капитан Красной армии. Служил в одиннадцатом кавалерийском корпусе полковника Соколова. Сразу хочу сказать, что сражался до последнего патрона. Дрался с немцами даже тогда, когда не было возможности. Потом попал в окружение, попытался вместе с такими же, как и я, пробраться к своим. Не получилось… Нас окружили ночью около одного небольшого лесочка и взяли в плен. — Говорил Абрамов негромко, делая длительные паузы. Было заметно, что разговор дается ему с трудом. Романцев не торопил и не перебивал, слушал внимательно. — Вспоминаю одно большое поле, изрытое разрывами, через которое пришлось проползать… Так оно было покрыто трупами наших солдат в три слоя… Стояла жара, вокруг невыносимое зловоние, и вот чтобы выжить, нам приходилось ползти по этим трупам. Бабахнет иной раз, разорвется где-то рядом, там мы в мертвецов поглубже зарываемся, чтобы шальным осколком не зацепило. В лицо смрад, за шиворот черви заползают, а этого даже и не замечаешь, дальше ползешь… Вот такое было желание выжить, — в упор посмотрел Абрамов на старшего лейтенанта.

— Только ты мне тут на жалость не дави, — сурово посмотрел на него Тимофей. — Я тоже на многое насмотрелся. Не на печи лежал… А воевал как надо, родину не предавал! Я вот здесь сижу, а ты по другую сторону. Значит, ты враг — и разговор с тобой будет совершенно иной. Что там дальше было?

— Дальше, — обреченно выдохнул Абрамов. — Дальше был плен. Отвезли в Смоленский лагерь для военнопленных.

— Сколько вас там было?

— Трудно так сказать… Наверное, тысячи четыре. Но люди умирали каждый день. Кто от голода, кто от ранений…

— Когда начал сотрудничать с немцами?

— В этом же лагере был завербован Томасом Краусом, офицером абвера. После того как дал свое согласие на сотрудничество, меня перевели в Борисовскую разведывательную школу, как годного к оперативной работе. Проучился я там месяц, потом был переведен в Катынскую разведшколу.

— Она находится под Смоленском?

— Да. В двадцати трех километрах.

— Почему состоялся перевод?

— Там немного другие задачи. В Катынской разведшколе готовят для заброски в тыл советской армии — главным образом в центральные участки фронта.

— Что входило в программу обучения?

— Много чего… Техника добывания информации, изготовление подложных документов, большое внимание уделялось связи, способам маскировки, прыжкам с парашютом…

— О личном составе разведшколы и о его преподавателях мы поговорим с тобой поподробнее позже.