Изменить размер шрифта - +
Литума увидел, что его помощник набирает новую пригоршню камней.

– Что можно сделать против них? – упрямо продолжала свое донья Адриана. – Да почти ничего. Разве что умилостивить их, ублажить. Но, конечно, не такими подношениями, какие оставляют в ущельях индейцы. Все эти кучки камней, цветочки, зверушки им ни к чему. Как и чича, которую индейцы льют на землю. В этих местах иногда еще закалывают барана или ламу. Но это все глупости. Это могло бы сойти в нормальное время, но не сейчас. Сейчас может подействовать только человечина.

Литуме показалось, что его помощник еле удерживается от смеха. Сам он не испытывал никакого желания смеяться над тем, что несла эта ведьма. Чем дольше он слушал эту белиберду – выдумки вруньи или бред сумасшедшей, – тем больше ему становилось не по себе.

– И по руке Деметрио Чанки вы прочитали, что…

– Я его предупредила, просто по доброте. Ведь что написано, все равно сбудется, так или иначе.

«Что, интересно, сказало бы начальство в Уанкайо, если бы я передал им по радио из рабочего поселка такое донесение о последнем случае: „Принесен в жертву пока не установленным способом с целью умилостивить злых духов Анд точка. По свидетельству очевидца, это подтверждается расположением линий его руки точка. Дело закрыто точка. Честь имею начальник поста точка. Капрал Литума точка“».

– Я вам объясняю, а вы смеетесь, – недовольно сказала женщина.

– Я смеюсь потому, что вдруг представил себе, что ответило бы мне начальство в Уанкайо, если бы я повторил им ваши объяснения, – ответил Литума. – Но как бы то ни было, спасибо.

– Я могу идти?

Литума кивнул. Донья Адриана с усилием подняла свое дородное тело и, не попрощавшись, стала спускаться по склону горы к поселку. Литума смотрел ей вслед: она тяжело ступала в своих бесформенных башмаках, обмахиваясь шляпой, и так покачивала широкими бедрами, что зеленая юбка взметалась на каждом шагу, – ну сильна баба! А что, если она и есть нечистая сила?

– Ты когда-нибудь видел уайко, Томасито?

– Бог миловал, господин капрал. Но однажды, когда я был еще ребенком, недалеко от Сикуани я видел, что остается после уайко. Там съехала целая гора, оставив лишь огромный ров. Снесло все деревья, раздавило дома, ну и людей, конечно, тоже. Над тем местом несколько дней стояло облако пыли.

– А как ты думаешь, может донья Адриана быть сообщницей терруков? С чего это она морочит нам головы россказнями о горных дьяволах?

– Все может быть, господин капрал. Меня так обломала жизнь, что я готов поверить во что угодно. Теперь я самый доверчивый человек на свете.

 

Когда Педрито Тиноко забирали в армию, многие жители города пытались убедить военных, что он не подлежит призыву. Какой из него солдат, вы только посмотрите на него, ведь сразу видно, что блаженный, только и знает что улыбаться, не соображает, где он, что ему говорят, кто с ним разговаривает. Но военные не поддались на уговоры и увели его вместе с другими юношами, отловленными в чичериях*, погребках, кинотеатрах, на городском стадионе. В казарме его обрили, раздели, облили из шланга – первая баня в его жизни, напялили форму цвета хаки, выдали ботинки, к которым он так и не смог привыкнуть за три недели, что там провел: все это время он сильно хромал, а то и вовсе ковылял, как паралитик. На четвертую неделю он исчез.

 

 

 

** Моте – блюдо из кукурузы (кечуа).

*** Ольюко – корнеплод, напоминающий картофель (кечуа).

 

А спустя некоторое время – Педрито не смог бы определить когда, потому что для него время текло иначе, – в индейскую общину зачастили чужие люди. Они приходили, уходили, возвращались снова; наконец состоялся многочасовой совет общины, на котором обсуждались предложения чужаков.

Быстрый переход