Нарцисс, забвенье жизни, жалости,
Желанье, страстность — до того,
Что в белом — в белом!— вспышка алости,
Забвенье лика своего.
Нарцисс, туман самовнушения,
Любовь к любви, вопрос-ответ,
Загадка Жизни, отражение,
Венчальный саван, белый цвет.
ЧЕРНЫЙ
Как ни странно это слышать, все же истина верна:—
Свет противник, мрак помощник прорастанию зерна.
Под землею призрак жизни должен выждать нужный срок,
Чтобы колос золотистый из него родиться мог.
В черной тьме биенье жизни, зелень бледная, росток,
Лишь за этим стебель, колос, пышность зерен,
желтый сок.
Мировой цветок, который назван Солнцем меж людей,
Утомясь, уходит в горы, или в глубь ночных морей.
Но, побывши в сонном мраке, в час рассвета,
после грез,
Он горит пышнее, чем маки, ярче самых пышных роз.
Черный уголь — символ жизни, а не смерти для меня:—
Был Огонь здесь, говорю я, будет вновь напев Огня,
И не черный ли нам уголь, чтоб украсить светлый час,
Из себя произрождает ярко-праздничный алмаз.
Все цвета в одном согласны входят все они —
в цветы.
Черной тьме привет мой светлый мой светлый,
в Литургии Красоты!
ЗАРЕВО МГНОВЕНИЙ
В закатном зареве мгновений, твоих или моих,
Я вижу, как сгорает гений, как возникает стих,
В закатном зареве мгновений докучный шум затих.
Воспламененное Светило ушло за грань морей,
И в тучах краски доживают всей роскошью своей,
Чего в них больше — аметистов, рубинов, янтарей?
К чему свой взор случайно склонишь, то даст тебе ответ,
В одном увидишь пламя счастья, в другом
услышишь «Нет».
Но все, на что свой взгляд уронишь, восхвалит
поздний свет.
Прозрачность, нежность, и чрезмерность, все слито
в забытьи,
В последний раз мы их коснемся в предсмертном бытии,
И мы поймем, что эти краски —твои или мои
И мы поймем, как полнозвучно поет волна морей,
Когда дневное отшумело, и Ночь, во сне, бодрей,
И все ночное, незаметно, идет скорей, скорей. |