– Так уж устроен мир, Пемалхим: не тряхнешь пальму, финики не попадают, – заметил Пекрур и тут же перешел от философских обобщений к конкретной диспозиции: – Дам тебе еще половину сотни, и ты обойдешь их с заката, а Петхонс с восхода. Я – на севере, на юге – Охор и Сиб. Для начала забросаем дротиками, потом атакуем с четырех сторон и… – Тут он увидел осла с его поклажей и изумленно приподнял брови: – А это что еще такое? Это ведь, кажется…

    – Наследник Великого Дома, – усмехнулся я. – Дом, правда, измельчал, но все же есть надежда на достойный выкуп. Скажем, мы могли бы обойтись сейчас без битвы и обменять его на святую реликвию, наследие Инара.

    Вождь Востока раздраженно замотал головой:

    – Разве ты не понимаешь, сын мой Пема, что она и так принадлежит нам! И ее вернут, где бы она ни находилась, в Мендесе, Севенните или Танисе! А вот торговые привилегии… пошлины на зерно и вино… товары, что идут из Библа, Тира и Сидона… – Он наморщил лоб, возвел глаза к небу и погрузился в какие-то сложные расчеты. Затем сказал будто бы самому себе: – Зачем трясти пальму, если финики можно сбить шестом? А шест – вот он, шест, привязан на спине осла, только и ждет, когда его возьмут в руки… Развяжите его!

    Распустив узлы, Иуалат поставил царевича на ноги. Выглядел Анх-Хор не лучшим образом – под скулой синяк, на ребрах ссадины, бело-синие одежды перепачканы, на животе – багровая полоса, след близкого знакомства с тощим ослиным хребтом. Но держался он высокомерно и глядел на нас с Пекруром, как лев на пару куропаток.

    – Я желаю, – царевич ткнул пальцем в Иуалата, – чтобы с этого человека содрали кожу. Он был непочтителен с сыном божества!

    – Хм-м… Может, лучше бросить его крокодилам? – задумчиво произнес Пекрур. – Понимаешь, это быстрее, чем сдирать кожу, а мы торопимся. Боюсь, Урдмана не даст нам времени для подобающей казни.

    Подошел Петхонс, увидел Анх-Хора, услышал слова вождя, хлопнул кулаком о грудь и разразился хохотом. Воины, стоявшие в шеренгах, начали оборачиваться, греметь оружием, вытягивать шеи и громко гоготать. Лицо нашего пленника перекосилось. Он был слишком важной персоной, чтобы терпеть над собою насмешки.

    – Не забывайся, вождь Востока, – прошипел Анх-Хор, – не забывайся! За все, что случится со мной, ты ответишь перед богами и царем!

    Голос Пекрура внезапно сделался суровым.

    – Ничего плохого с тобой еще не случилось, наследник. Несколько царапин да перемазанные в грязи одежды… Ерунда! Но если я прикажу…

    Он уставился на царевича безжалостным немигающим взглядом. Отшатнувшись, разом потеряв надменный вид, тот посмотрел на старейшего, потом на меня и в страхе пробормотал:

    – Неужели… неужели вы рискнете пролить божественную кровь? Кровь Гора, чьи глаза – луна и солнце, а крылья покоятся по обе стороны небосклона?

    Ухмыльнувшись, Пекрур повернулся ко мне:

    – А что ты думаешь, Пема? Прольем?

    – Как горсть изюма прожевать, – ответил я.

    – Ну, тогда поставьте его за нашими шеренгами, – Пекрур непочтительно ткнул в царевича пальцем, – и пусть твой человек, Пема, за ним присмотрит. Хорошо присмотрит, не то я и правда велю содрать с него кожу. – Он махнул телохранителям: – Вы, бездельники! Пусть кто-нибудь отправится к Урдмане и скажет, что я желаю с ним говорить.