|
Стандартный портал был, как и положено, затянут серебристым, а в Окне, ведущем к Тави, плескалась синева. Я сидел расслабившись и думая о том, как приятно вернуться домой, вернуться во всех смыслах – в свою эпоху, в свое жилище и в собственное тело. Тут было так много привычного, хорошего – ощущение данной с рождения плоти и этот прохладный холл с камином, с дверьми, ведущими в спальню, и пространственными вратами; полные жизни небеса и мирная зелень Антарда; внимание коллег; заботливый Сенеб; чай, приготовленный им, и сладкие булочки… Было и кое-что еще, не просто хорошее, а прекрасное – руки, губы и глаза Октавии. Я чувствовал, как семнадцать лет мниможизни уходят в прошлое, проваливаются в никуда, и вместе с ними тает память о Небем-васт. Я еще вспомню о ней и вспомню эти годы, час за часом, день за днем, но это будет в Зазеркалье, в континууме Инфонета, в таком же почти нереальном существовании, как моя жизнь в облике Гибли в Ливийской пустыне.
– Для вас есть еще одно сообщение, магистр, – вкрадчивым бархатным голосом произнес Сенеб. – От старого, очень старого друга. Он сказал, что не виделся с вами целое столетие, но надеется, что вы о нем не позабыли. Его зовут Саймон, ксенолог. Я замер, приоткрыв рот, потом сунул в него остаток булочки и энергично прожевал. Саймон, надо же! Мог ли я забыть его? Нет, клянусь теен и кажжа! С ним и с Корой, моей подругой, мы работали в системе Песалави и на Панто-5, а еще на Бу-Банге, Топазе и Нейле, где похожие на стрекоз аборигены собирают мед тысячи сортов. Не всякий их мед подходит для гуманоида с земным метаболизмом, и однажды Саймон… – Желаете связаться с вашим другом? – спросил Сенеб, прервав мои воспоминания. – Да. Разумеется! – Я оттолкнул поднос, и тот неторопливо направился к стене, а затем исчез в щели рециклера*, оставив слабый запах чая и сдобы. Стена с частью камина тихим перезвоном растворились в ви-проекции*. Я увидел обширный покой дисковидной формы: пол, плавно перетекающий в потолок, слабое свечение, что опоясывало комнату, нити причудливой паутины – они, казалось, вырастали прямо из воздуха. На планетарное жилище это не походило; скорее, ячейка где-нибудь в космическом поселении или на борту круизного корабля. В центре паутины парил человек – крупный, мощного сложения и почти нагой, если не считать мерцающего ореола вокруг бедер. Рядом с ним, на расстоянии протянутой руки, плавала в невесомости пара инфонетных капсул. Человек прикоснулся к одной из паутинных нитей и сел. По его лицу, расслабленному, с полузакрытыми глазами и ярким пятном рта, скользнула усмешка. – Тайтеро тилланаги прор опата зз'нуку! Приветствие туземцев Нейла: чтобы твой зародышевый прор вздулся от личинок. Они придают большое значение воспроизводству потомства. – Тайтеро зз'нукус этака ма, – произнес я, с некоторым усилием достигнув нужной артикуляции. – Чтоб у тебя тоже вздулось. Мы захохотали, потом Саймон звонко хлопнул ладонью по голому колену: – Не забыл еще нейл'о'ранги? – Такое не забывается. Этот язык, эти крылатые создания и мед, который ты… Он ухмыльнулся и тут же скорчил жуткую гримасу: – Ни слова более, Андрей! Никто из нас не застрахован от ошибок. Кроме Носфератов, но к ним я не тороплюсь. Это был все тот же Саймон, неунывающий и улыбчивый, как солнце в погожее утро. Я чувствовал, что нас разделяют космические пропасти, но, преодолев безмерность расстояний, его аура обволакивала меня теплом – не тем знойным и гибельным жаром, которым дышат раскаленные пески, а теплотой дружеского участия. |
