К середине игры начиналась жуткая инфляция. Бутерброд стоил уже столько, сколько в начале игры — целый феод. В конце концов, все попросту забывали о деньгах, и начиналось здоровое «ты мне, я — тебе».
Потом появились игры, на которых делались попытки игнорировать экономику. Все просто существовали в некоей среде. Ну невозможно, например, отыгрывать крестьян — скучно же! Раскладываешь по «пастбищу» чурбачки, изображающие коров, а потом пытаешься продать их за некую сумму. Ну какой ролевик в здравом уме купит чурбачок, даже если этот чурбачок и назначен играть роль коровы! Это прямо как в пьесе Шварца «Дракон»: «Вот вам справка о том, что копье действительно находится в ремонте. Во время боя вы предъявите ее Дракону»…
И ничего, кстати, получались игры без всякой экономики. Народ и так по большей части играл «мимо» экономики, даже если она и заявлялась изначально и занимала в книжечке «Игровых правил» приблизительно половину.
Флор теперь втягивал Наталью в существование в мире, где экономика есть. Где она работает. Где нужно запоминать все эти кружочки и овальчики, их стоимость и соотношение…
— А что такое пула? — спросил муж.
Наталья напряглась.
— Медная монета, — вспомнила она. — Знаешь, Флорушка, был у нас в России такой великий князь, брат какого-то государя, обаятельный бездельник. Прав на трон у него не было, так что время он проводил в клубах… Играл в карты, в рулетку, пьянствовал и разводил танцовщиц… Ну, в общем, хорошо жил — по тогдашним меркам. И вот как-то раз видит он медную монетку и спрашивает: «Что это?» Ему говорят: «Пятачок, ваше высочество».
— Пятачок? — переспросил Флор и прижал пальцем свой нос, показывая свиное рыльце. — Такой? Со свиньей?
— Нет, — Наталья улыбнулась. Хоть какого-то названия муж не слыхал. — От слова «пять». Пять копеек. Это очень маленькая монета по нашим временам. Точнее, в наше время она не стоила уже ничего, а в те годы — ну, может, тарелка дешевого супа…
Флор кивнул, приглашая продолжать.
— И вот великий князь взял пятачок в пальцы, поднес к носу и изумленно проговорил: «Впервые вижу…»
Флор засмеялся.
— Да, видать, неплохо он жил…
— Я тоже в твоем дому, Флорушка, этих пул почти не вижу, — сказала Наталья, пошевелившись на стуле.
Стулья в доме Флора были привозные, английские. Они представляли собой редкость. Вообще в домах в России такой мебели не водилось. Стулья сии представляли собой настоящее баловство, и гостям их показывали нарочно — как некое диво.
Имелся в доме у Флора буфет-поставец, чудной работы. Он был весь резной, с колонками, представлявшими деревья, с ползущими по стенкам резными плющами, с цветами повсюду, а особенно — на дверцах. Такой буфет являл собой образ райского сада, объяснил как-то Наташе Флор.
«Мы с братом в детстве страшно мечтали о такой вещи, — признался он супруге. — Ранние наши годы прошли в лесу, при родителе-разбойнике, в избушке таких вещей не водилось. Только место где спать, да чурбачок вместо стола. А отец наш живал в хороших домах. И вместо сказок часто рассказывал о вещах, которые обитают в достаточных домах вместе с людьми. Людей-то он не очень жаловал, а вещи — их любил и жалел…»
Поставцом буфет назывался потому, что состоял из двух частей: нижняя представляла собой огромный сундук с припасами, а верхняя ставилась на нижнюю, и там держали посуду.
Была еще переметная скамья, странный для Натальи предмет. Она стояла посреди большой горницы. Спинка у нее выдвигалась то с одной стороны, то с другой — «переметывалась». |