— Как? — спрашивала Наталья, сонно поглаживая себе живот.

— Алтын!

— Это татарское слово, — вспомнила Наталья.

Близость монголо-татарского ига завораживала. Все эти героические сражения русских воинств с баскаками (или басмачами?) были почти как Великая Отечественная война для натальиных ровесников. Легендарно, но все же недавно. Впору устраивать на школьных занятиях «уроки мужества» с приглашением ветеранов. «И вот вышли мы на реку Угру…»

А еще как-то остро понимала Наталья, что это самое пресловутое иго оставило в русском быту не монгольские обычаи, как обычно принято считать, но китайские. Чингисхан, который дотянулся в своих завоеваниях до Китая, позаимствовал из этой великолепно структурированной, превосходно организованной и насквозь бюрократизированной империи все формы управления. И навязал их своим вассалам.

До сих пор Россия живет под игом китайской бюрократии. Не монгольской. Не русской. А китайской. Именно поэтому «русский с китайцем братья навек», как пели во времена товарища Мао. Очень точно подмечено.

— А двадцать монет? — спросил Наташу Флор.

— Что? — Она очнулась от мыслей. — Двадцать каких монет?

— Серебряных московских денег. Как называются? Ты запоминай, Наташенька, ведь до сих пор путаешься!

— Ну… пятиалтынный?

— Двадцать монет — гривна, Наташа. Сто — полтина. Двести — рубль. Тверская монета — она только с надписями по обеим сторонам. Она по ценности равна московской. А вот наша, новгородская, погляди…

Новгородские монеты Наталья видела часто. На одной стороне у нее был изображен всадник с высоко поднятой саблей, немного похожий на Буденного. На другой стороне шла надпись, часто затертая и плохо читаемая. Наташа вообще не разбирала все эти смятые в комок слова, написанные всякими там уставами и полууставами.

— Новгородская дороже московской вдвое, — сказал Флор с легким оттенком гордости в голосе. А что на псковской серебряной?

— Я устала, — сказала Наталья.

— Погляди просто, — Флор протянул ей денежку с изображением бычьей головы с короной.

Наталья повертела «быка» в пальцах. В монетах этих было что-то от ролевой игры. Для игр часто печатались особые денежки, вырезанные кружками. Мастера не ленились, находили в справочниках изображения монет нужной эпохи, делали ксерокопию, а потом размножали ее и раздавали на полигоне.

Впрочем, экономика на ролевой игре всегда была слабым местом. Одно время в ролевой среде существовало поветрие: что ни презентация игры, то заявление мастеров: «А еще мы попытаемся сделать жизнеспособную экономику» — и тут же в зале принимались зевать. Находилось, впрочем, несколько человек, которые вскакивали и начинали яростно возражать, выискивая слабые места в экономической концепции представляемой игры. Обычно эти критиканы сами были мастерами, у которых сия светлая идея провалилась.

По приезде на игру, когда уже лагерь был поставлен и народ переоблачился в ролевые «прикиды» (то есть костюмы) большей или меньшей степени достоверности, являлся замученный и всех заранее ненавидящий мастер по экономике. Он раздавал деньги. Бумажные монетки перекочевывали в ролевые кошельки, сшитые по последнему слову моды (эта мода уточнялась после выхода в свет очередного академического труда по средневековым одеждам, раскупаемого с устрашающей скоростью). И дальше начиналась «экономика».

В трактире устанавливались цены. На бутерброды, на стаканчик жидкого пива. Наемники устанавливали свои цены. Бродячие торговцы ходили от лагеря к лагерю и предлагали купить бисерные «фенечки».