|
Лишь на его счет я колебался. «Маг» стоил мне огромных усилий; я потратил немало времени на сбор материала. Главный герой вдохновлен отчасти портретом Алессандро дель Борро из Берлинской картинной галереи, отчасти — знакомством, которое я свел, когда год жил в Париже. Человек был выдающийся: в Латинском квартале о нем легенды ходили. Не знаю, до какой степени он верил в черную магию, занятия которой ему приписывались, однако услышанное о нем достаточно всколыхнуло мое воображение, чтобы взяться за роман. Я прочел работы Элифаса Леви и измыслил историю мелодраматическую, чтобы приспособить к жизни возмутительно приторный плод моей фантазии. Однако роман не был бы написан, если б не Жорис Карл Гюисманс, бывший тогда на пике популярности. Вряд ли сегодня его роман «Там, внизу» можно читать без зевоты, но в свое время он казался зловещим и загадочным. Было в нем что-то, заставлявшее сердце трепетать от ужаса; многим, как ни странно, это нравилось. Роман, шокирующий своим содержанием, был написан изящным и образным языком, — это было новое слово во французской литературе. Полагаю, три наиболее важных произведения Гюисманса еще какое-то время продержатся в памяти литераторов, ибо отражают эволюцию французского декаданского мировоззрения, влияние которого на литературу, пусть преходящее, было довольно обширно. Впрочем, Гюисманс имел качественное преимущество перед своими подражателями — он искренне верил в то, о чем писал. Он был человек болезненно суеверный: ни секунды не сомневался в существовании темных сил, которым посвящал свои произведения. Он жил в страхе перед чарами, заклинаниями, порчей и т. п. Для меня это вздор. Я ни слова всерьез не принимал — я просто решил поиграть. Книга, написанная на таких условиях, — мертворожденная. Это главная причина, по которой я не включил «Мага» в настоящее издание.
1
Была первая суббота августа. Уже которую неделю стоял нестерпимый зной; вот и нынче с утра не мелькало ни единого облачка, и солнце обрушивало удары на Вир-стрит, так что верхние этажи раскалились, как печки. Правда, в преддверии вечера стало чуть прохладнее, и едва ли не все жители вышли подышать. Вир-стрит, что в Ламбете, — улица недлинная, прямая, начинается как раз там, где заканчивается Вестминстер-Бридж-роуд. По одной ее стороне стоит сорок домов, и столько же — по другой; все восемьдесят домов куда больше походят друг на друга, чем две капли воды; а чего от них и ждать? Дома эти трехэтажные, недавней застройки, серого кирпича, с шиферными крышами и безо всяких там архитектурных излишеств, вроде эркера, или выступающего карниза, или подоконника. Иными словами, на всем протяжении Вир-стрит прямая линия не нарушается ни единой деталью. В ту субботу на Вир-стрит царило оживление. Поскольку транспорт туда не ходит, зацементированная площадка между тротуарами всегда в распоряжении детей. Мальчики с азартом играли в крикет; по счастью, пространство позволяло вести несколько партий одновременно. Куртки служили калитками, старый теннисный мячик или комок тряпок — снарядом, старая палка от метлы — битой. Разница между шириной калитки и малыми размерами биты обескураживала игрока, который, отбив мяч, бежал к противоположной калитке. Тогда вспыхивали жестокие ссоры игрок бьющей команды ни за что не хотел выходить из игры, а игрок подающей команды на этом настаивал. Девочки проявляли больше терпимости. Они прыгали через веревочку и выражали недовольство, да и то довольно мягко, лишь в тех случаях, если веревочку неправильно крутили, или прыгунья подскакивала недостаточно высоко. Хуже всего приходилось детям от двух до пяти лет, ведь дождя не было уже несколько недель, улица сухостью и чистотой напоминала крытый корт; за неимением грязи для валяния детишки понуро сидели на тротуаре с поэтической грустью в глазах. Количество малышей до двух лет поистине впечатляло: они ковыляли и ползали повсюду — по тротуарам, под дверьми, вокруг материнских колен. |
