Лобо появлялся в этой местности в начале каждой недели, а остальное время проводил, по-видимому, где-нибудь около подножия Сьерра Гранде.

Дело было в понедельник, и в тот самый вечер, когда мы уже собирались уезжать, я услыхал волчий вой. Один из ковбоев коротко заметил:

— А, вот и он! Теперь посмотрим, что будет.

На следующее утро я поспешил вернуться, желая поскорее узнать результаты моей хитрости. Я быстро напал на следы хищников во главе с Лобо, след которого всегда можно было легко отличить, так как он был значительно крупнее следа обычного волка.

Волки скоро почуяли мясо, которое я волочил за собой. Я убедился, что Лобо подошел к первой приманке, обнюхал ее и в конце концов взял приманку.

Тут я не мог скрыть своей радости.

— Наконец-то он попался! — воскликнул я. — Скоро я увижу его мертвым.

И я поскакал вперед, не сводя глаз с больших следов, оставленных его лапами в пыли. Они довели меня до того места, где я бросил вторую приманку, и я увидел, что она тоже исчезла.

Как я ликовал при этом!

Теперь он попался мне! И, вероятно, еще несколько других волков из его стаи.

Но широкий след его лап не исчезал с дороги, и хотя я поднимался на стременах и осматривал всю равнину, я нигде не мог разглядеть мертвого волка.

Я поехал дальше по его следу и увидел, что третья приманка тоже исчезла, а след вел дальше, к четвертой приманке. И тут я убедился, что Лобо не проглотил ни одной из них, а только тащил их в своей пасти и затем, сложив в кучу, загрязнил их своими нечистотами, чтобы выразить свое полное презрение к моей хитрости. Сделав это, он свернул в другую сторону и отправился по своим делам вместе со всей стаей, которую он оберегал так бдительно…

Я привел только один из многих подобных же случаев, убедивших меня, что с этим разбойником нельзя справиться посредством отравы. Я выписал капканы и, ожидая их прибытия, занялся истреблением обыкновенных волков прерий и прочих ее хищных обитателей.

Однажды мне пришлось наблюдать еще один случай, доказавший поразительное лукавство Лобо. Подчиненные ему волки, нередко ради одного только развлечения, распугивали и убивали овец, которых они, впрочем, очень редко пожирали. Овцы обыкновенно пасутся стадами в несколько тысяч голов под наблюдением пастухов. На ночь их загоняют в защищенное место, где-нибудь по соседству, и с каждой стороны стада ночует пастух. Овцы настолько бестолковы, что малейший пустяк заставляет их бросаться куда попало, но все же у них существует твердо укоренившаяся привычка всегда следовать за своим вожаком. Пастухи используют эту привычку овец и вводят в овечье стадо с полдюжины козлов. Овцы признают превосходство ума этих бородачей и, если ночью возникает тревога, собираются вокруг козлов.

Однажды ночью, в конце ноября, два пастуха были разбужены нападением волков. Все стадо сбилось вокруг козлов, которые не отличались ни тупостью, ни трусливостью и твердо сохраняли свое место, храбро готовясь к отпору. Но — увы! — не простой волк руководил этим нападением. Старый Лобо, этот «волк-оборотень», знал не хуже пастухов, что моральную силу стада представляют именно козлы, и поэтому, быстро проскочив по спинам тесно скучившихся овец, бросился на их вожаков и мгновенно покончил с ними. Злополучные овцы тотчас же разбежались во все стороны.

В течение многих недель после этого ко мне почти ежедневно обращался какой-нибудь встревоженный пастух:

— Не встречались ли вам где-нибудь заблудившиеся овцы с клеймом «Ото»?

И почти всегда мне приходилось отвечать:

— Да, я наткнулся на пять или шесть овечьих трупов у Бриллиантового источника.

Или:

— Нет, я не видал, но Хуан Мейр два дня назад видел около двадцати только что зарезанных волками овец на Кедровом холме.