Ловким жестом он посадил мальчика на стул, который был ниже. Сам Трент сел напротив него так, чтобы поначалу не было заметно, что его стул выше, чтобы это не сразу дошло даже до подсознания подозреваемого.

— Я очень признателен, Джейсон. Твоя помощь нам нужна как никогда. И мы постараемся, чтобы все было как можно короче и яснее, и по возможности безболезненно для нас обоих. Я буду рад, если ты что-нибудь знаешь о том, кто мог совершить столь ужасное преступление, — голос Трента был мягким и непринужденным.

Мальчик кивнул.

— Надеюсь, что смогу помочь всем, чем только можно.

Его первые слова. Правильные интонации в голосе. Небольшой глоток прежде, чем ответить. Легкое движение рук, в котором не наблюдается защита.

— Я знаю.

Джейсон окинул помещение беглым взглядом, чтобы просто с ним ознакомиться.

— Извини за то, что здесь так тесно, — продолжил Трент. — Остальные помещения заняты, и мы работаем здесь.

Использовав слово «мы», Трент хотел, чтобы мальчик прочувствовал это, как «вместе», как «партнеры», «сотрудники».

Снова кивнув, Джейсон начал выглядеть так, будто он расслабился, развернулся на стуле боком.

Трент нажал на кнопку записи.

— Для ясности: наш разговор будет записан. Это приемлемо, Джейсон?

Мальчик с одобрением кивнул.

Трент видел доверчивое лицо, отражение невинности в его широко открытых глазах. На самом ли деле он был неповинен, или это была лишь маска? Трент распознавал маски, и удалять их было его профессией, если не полностью, то, в конце концов, мельком разглядев под маской злодея. Был ли злодеем этот мальчик? Был ли он способен на такой поступок? «Мы все на такое способны», — подумал Трент, вспомнив Карла Ситона и видя его невинный взгляд, так похожий на взгляд Джейсона Дорента.

— Всего лишь расслабься, Джейсон. Думай об этом, лишь как о беседе, — Трент понимал, что сейчас время добродушного, свойского голоса. — Мы будем говорить о том, что происходило в понедельник, о том, что ты мог видеть, что из увиденного мог запомнить, — он старался обойтись без слова «смерть», а в процессе допроса лишь использовал мягкие, добрые слова. — Память, Джейсон, странная вещь.

Он продолжал называть его только по имени, и это было важно — личный контакт.

— Память иногда проделывает над нами всякие шутки. Мы что-нибудь помним или думаем, что мы это помним? И наоборот: мы об этом забыли, или думаем, что забыли? И находим и то и другое, — делая акцент на том, что они вдвоем — команда. — Подумать об этом — своего рода риск.

— Я надеюсь, что смогу вам помочь, — сказал мальчик.

— Об этом не волнуйся, всего лишь расслабься. Мы здесь одни. Лишь вдвоем. Ты ведь не думаешь, что ты один, в стороне от друзей, не так ли?

И вот первый важный шаг.

— Думаю, мы можем позвать еще кого-нибудь, если хочешь — адвоката, например, или какого-нибудь советника, юриста или даже маму.

Задачей было изолировать мальчика, обойтись без присутствия юриста, родителей или адвоката. И это надо было сделать срочно, и главным образом, ловко, искусно, так, чтобы мальчик не обнаружил подвоха, чего-нибудь не заподозрил. Эти слова, конечно же, были важны как для магнитной записи беседы, так и для протокола. Но в записи нельзя было разглядеть непринужденных взаимоотношений с допрашиваемым, мимики Трента или движений его плеч, которыми, например, он только что пожал, чтобы выразить всю смехотворность присутствия во время их беседы кого-либо еще. Упоминание о присутствии матери предполагало покушение на его взросление и самостоятельность, и звучало почти как издевательство.