— Так вы ее поставите?

— В «Друри-Лейн» ее прочитали и очень высоко оценили. «Друри-Лейн» принимает ее к постановке.

— Замечательно! Правда, отец?

— В роли Вортигерна я вижу мистера Кембла, — продолжал Шеридан. — На нашей сцене это на редкость крупная фигура. Внушительная. Могучая. Что, если попросить миссис Сиддонс сыграть Эдмунду? Какое восхитительное создание! Сама воздушность и грация.

— Позвольте мне предложить миссис Джордан на роль Светонии, — в тон Шеридану добавил Уильям, уловив настроение высокого гостя. — На прошлой неделе я видел ее в «Фальшивой невесте». Она меня потрясла, мистер Шеридан.

— У вас душа художника, мистер Айрленд. Вы нас понимаете. Стоит мне закрыть глаза, и я сразу представляю себе миссис Джордан именно в роли Светонии. — Шеридан в самом деле закрыл глаза. — А как вы смотрите, если Уортимера сыграет Харкорт? Видели бы вы его в «Порванной вуали»! Испытали бы смертный ужас. В этой роли он был изумителен. Но как вам кажется… — он смолк и оглянулся, ища глазами Сэмюэла Айрленда, — может быть, нам все-таки сделать оговорку, что «драма приписывается Шекспиру»? На случай каких-либо сомнений?

Сэмюэл Айрленд отступил на шаг и словно бы стал еще выше ростом:

— Какие тут могут быть сомнения, мистер Шеридан?

— Самые что ни на есть малюсенькие. Несколько отклонений от стихотворного размера… Несколько неудачных рифм… Сомнения очень, очень слабые, и все же…

— Никаких сомнений.

— Раз мы сомневаемся, тогда — задуем свет, — сказал Уильям.

— Прекрасно сказано, сэр. В вас, если позволите, тоже чувствуется литературный дар, сродни шекспировскому.

— Не имею ни малейших притязаний на драматургическое творчество, мистер Шеридан.

— А ведь Шекспир, вероятно, написал эту пьесу как раз в вашем возрасте.

— Трудно сказать, — улыбнулся Уильям. — Мне сие неведомо.

— Разумеется. Кому ж то ведомо? — И Шеридан вновь обратился к Сэмюэлу Айрленду: — Вы знаете, мой секретарь, мистер Дигнум, уже расписал пьесу по ролям. Я был бы весьма польщен, если бы вы с сыном завтра вечером почтили своим присутствием представление моего «Писарро». Хочу, чтобы вы своими глазами увидели размах наших постановок.

На следующий вечер Айрленды приехали в «Друри-Лейн». По ярко освещенной мраморной лестнице они поднялись в просторный вестибюль театра. Потолок там был расписан фигурами Евтерпы, музы лирической поэзии, Мельпомены, музы трагедии, и Терпсихоры, музы танца. Терпсихору десятью годами раньше изобразил на потолке сэр Джон Хаммонд: она изящно танцует в окружении ангелочков и пастушков.

— Мы по приглашению мистера Шеридана! — громогласно объяснил Сэмюэл Айрленд капельдинеру, облаченному, как принято в «Друри-Лейн», в зеленую ливрею, но тот и ухом не повел. — Самого директора театра, мистера Шеридана!

Капельдинер почесал свой пудреный седой парик и взял у Айрленда клочок бумаги с запиской. Найдя имена посетителей в перечне, наклеенном на одну из золоченых колонн, он поклонился и произнес:

— Ложа «Амлет».