Изменить размер шрифта - +

– Пожалуйста, убери руку, – тихо, но очень отчетливо сказала Марианна, отделяя каждое слово.

Вместо того чтобы исполнить ее требование, Робин взял Марианну за плечи и развернул лицом к себе.

– Пора поговорить, Мэриан, – сказал он, глядя в ее ледяные глаза.

Она аккуратно высвободилась из его рук, указала ему на стул и сама села на скамью напротив, расправила платье на коленях и замерла, напряженная, как клинок.

– О чем ты хочешь говорить? – спокойно спросила она, не отводя от него взгляда.

– О нас с тобой.

Марианна склонила голову, потом снова вскинула ее и, устремив на него прежний холодный взгляд, негромко и твердо сказала:

– Нас с тобой больше нет. Есть ты, и есть я. Это все, Робин.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Его лицо стало очень печальным, сильные пальцы нащупали на крае стола разбросанные стебельки и принялись крошить их на мелкие части.

– Значит, ты все-таки поверила, что твоего отца убили мои стрелки по моему приказу, – сказал он так, словно подвел черту под всеми сомнениями и размышлениями последних дней.

Услышав, сколько горечи прозвучало в его голосе, Марианна задохнулась. Ее словно подкинуло со скамьи, она упала на колени возле Робина и, схватив его руки, прижалась к ним губами.

– Ни на мгновение я не поверила в это, как бы ни пытались меня убедить! – воскликнула она, глядя в его глаза жаркими, как огонь, глазами, и сама упрекнула его: – Как ты мог об этом думать, не веря в меня?!

Словно завороженный, он смотрел в эти оттаявшие, такие живые сейчас глаза, сжимал ее горячие руки, и ему казалось, что вся боль последних дней наконец съеживается и отступает прочь.

– Тогда между нами ничего не изменилось, Мэриан, не могло измениться!

Пламя в ее глазах опять превратилось в лед, она резко вырвала руки из его ладоней и рассмеялась сухим отрывистым смехом.

– Давай не будем притворяться друг перед другом! – сказала она и, вскочив с колен, вернулась обратно на скамью, сев напротив Робина. – И делать вид, будто ничего не произошло!

Глядя в ее сухие, злые глаза, Робин вспомнил предостережение Эллен и понял, что ему предстоит не просто разговор, а битва, и ни с кем-нибудь, а с Марианной – за нее саму.

– Ты плакала хотя бы раз за это время? – неожиданно спросил он, внимательно глядя на Марианну.

– Нет, и не вижу причин для слез, – ответила она с явным вызовом.

– Например, по отцу, – сказал Робин и по тому, как она прищурилась и расправила плечи, понял, что задел ее за что-то очень больное – больнее, чем просто горечь утраты.

– Я не могу по нему плакать. Не имею права. Неважно, кто пустил стрелу, пронзившую его сердце, но именно я – убийца собственного отца, – отчеканила Марианна так, словно твердила заученный урок, и Робин понял, что дело зашло очень далеко.

Он молчал, не мешая ей продолжать, а она говорила тем же чеканным, безжалостным к самой себе голосом:

– Оплакивать себя тоже нет смысла. Если бы я осталась в Шервуде сразу после нашей первой ночи, ушла с тобой, когда ты звал меня во Фледстане, послушалась тебя и не вернулась во Фледстан из-за глупой детской настойчивости, со мной ничего бы не произошло. Я трижды ослушалась тебя, каждый раз поддавшись собственной слабости, вот и поплатилась. Боги не прощают слабость, если она рождена страхом. Я хотела быть с тобой и медлила из страха перед будущим, из страха оставить привычную жизнь. Так что меня постигла справедливая кара.

– Что ты говоришь! Ты сама себя слышишь? – выдохнул Робин и, уткнувшись лицом в ладони, покачал головой.

Быстрый переход